ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
«РУСАЛОЧКА ДОЛЖНА УМЕРЕТЬ»
Глава 1.
«ОН ЛЮБИТ БАЛЕТ»
Лежа без сна, я никак не могу успокоиться. Почему я не отравила ее, пока был шанс? Не подсыпала ей в кофе крысиного яду?.. Или, еще лучше, ввиноооо. Ульрике и Филипп! Что-то внутри сопротивляется, ворочается внутри, как угорь в кишках.
И все же, я верю ей...
Не потому ли Фил такой закрытый и мрачный?.. Парни способны выброситься в окно, если это избавит от последнего объяснения с девушкой. Мысль о том, что я не нужна ему больше, ранит. И еще больше ранит другая: что Ульрике лучше меня!
За окном останавливается машина. Тихо хлопает дверца. Хрустит под чьими-то подошвами гравий. Показалось?..
Приподнявшись на локтях, я прислушиваюсь к шагам на лестнице. Не показалось! Сердце принимается радостно перекачивать кровь. Чуть слышно скрипнув, открывается и закрывается моя дверь. Ральф останавливается на мгновенье — стягивает с себя футболку с длинными рукавами, ботинки и я откидываю для него одеяло.
Его тело горячее и сухое. Такое горячее, словно у него лихорадка. Взяв в ладони мое лицо, Ральф поцелуем закрывает мне рот. Моя кровь вскипает мгновенно. Забываются и Ульрике, и Филипп, и даже тетя Агата, которая вряд ли спит.
Скинув одеяло на пол, Ральф скатывается вниз и протягивает руки. Я ложусь на него, снова отыскав его губы в кромешной тьме, припадаю к ним, как к источнику. Мы не произносим ни слова. Вопросы заданы, ответы даны. Само его присутствие здесь, сейчас, говорит мне больше, чем могут сказать слова. Он здесь, он приехал, он на меня не сердится. Он любит меня!..
...Я выгибаюсь дугой, скользя затылком по одеялу. Снова падаю, уже ничего не чувствуя под собой. Дыхание возвращается миг спустя. Ральф отпускает меня и я сворачиваюсь клубочком, желая продлить ощущение полета между мирами.
Он возвращается, сняв презерватив, и снова ложится рядом. Я кладу голову на его плечо и Ральф обнимает меня за талию, притягивая к себе. От него пахнет улицей, лимонной отдушкой и дизельным топливом. Семь часов в машине.
— Ральф, ты с ума сошел...
— Это еще не все. Я купил тебе твой чертов айфон, — сообщает он нарочито мрачно. Словно чувствует, что это все уже не имеет смысла. Просто точка над «й».
Я касаюсь губами его груди, поднимаю голову, пытаясь разглядеть в темноте лицо. Он слегка улыбается. Мы оба тянем, не желая начинать этот разговор.
— Давай покончим со всем, — предлагает Ральф.
— Давай. Что с Филиппом?
— Что с ним?
— Он, похоже, пригляделся к Ульрике. Она написала в «Фейсбук», что он пригласил ее в оперу.
— Врет она все.
— Откуда ты знаешь?
— Филипп не ходит в оперу. Он любит балет!
Все как раньше!
Мы беззвучно смеемся, прильнув друг к другу. Даже мысли не возникает, что тетя услышит и явится сюда, к нам. Просветить по вопросам блуда и созревания. Это Эльке Энгель не имеет права спать с молодыми парнями. Ральф, если это вдруг взбредет ему в голову, может меня по ночам в подвале пытать. Если он, как приличные люди, не собирается афишировать нашу связь, тетя, как приличная женщина — слова ему не скажет.
Мне интересно, приличный ли человек Филипп.
Он спускается к завтраку ровно в восемь. В белой рубашке, при галстуке. Пиджак висит на руке, как щит и взгляд, — суровый, прямой, как у мальтийского рыцаря. Ральф оборачивается и присвистывает.
— Не слишком ли элегантно для нашего скромного круга?
— Я уезжаю, — отвечает Филипп.
Таким тоном, словно это объясняет мазохистскую выходку с галстуком. Каждый приличный мужчина, наверное, должен напялить галстук, если собирается провести за рулем семь часов кряду. Или, пять, учитывая его манеру водить. Ральф закатывает глаза и не спрашивая, достает еще одну чашку. По дороге к шкафчику, он выразительно указывает глазами на широкую, прямую как стенка, спину.
— Девушка, сделай-ка его Сиятельству добрую тарелку овсянки, — говорит он басом, явно подражая какому-нибудь трактирщику из старого фильма. — Да поживей, не видишь? Господин граф не в духе!..
Ответным взглядом его сиятельства можно разрубить пополам бревно.
— Зато ты, в духе!.. Хомяк.
К счастью, Ральф чрезвычайно взглядоустойчив.
— Я бы предпочел «жеребец», — говорит он со скромным достоинством, — «хомяк» — это для таких, как твой новый друг Бауэр.
Он ставит перед Филиппом чашку и пока я вожусь с кашей, спрашивает:
— Какие новости в свете? Говорят, вы собираетесь в оперу. Что станете смотреть? «Отелло»? или, может быть «Аладдин»?
Я не вижу лица Филиппа, но скрип его зубов слышу даже стоя на кухне. Опасаясь, что они подерутся, а я это пропущу, я торопливо бегу в гостиную держа дымящуюся тарелку перед собой.
— «Нотр-Дам», — отрезает Филипп. — Оставь это, Эсмеральда. Я не хочу завтракать.
Ральф улыбается, ослепительный и загадочный.
— Может быть, расскажешь, что на тебя нашло? Вокруг Эсмеральды толклось так много парней, что я не могу так с ходу определиться...
— Вокруг Верены, тоже, как выяснилось, немало, — он снимает с руки пиджак и помахав в воздухе конвертом, кладет на стол.
Конверт фирменный. От доктора Элизабет Мередих, гинеколога. У меня сжимается сердце.
— Поздравляю, отец. Вы станете папой!
У меня настолько явно отлегает от сердца, что Ральф фыркает:
— Из Ватикана, что ли, прислали?
Он-то знает, что будь я беременна, училась бы делать аборт при помощи крючка и вязальной спицы.
— Из клиники.
— Это какая-то ошибка, — говорит Ральф, но конверт берет и разворачивает бумаги. Я заглядываю через локоть и у меня глаза на лоб лезут.
Там целый ворох диагнозов!
— Ну-ка, ну-ка, — говорю я, охрипнув и дрожащими руками разглаживаю бумаги.
Поликистоз яичников... Филиппу, быть может и невдомек, но эта болезнь вызывает особые изменения в организме. В частности, лишний вес и еще более лишнюю густую растительность.
— Вот же гадина! — говорю. — Как она вообще посмела!.. Кто на нее вообще залез?!
Предательство Лоны не укладывается в голову. Как и ее беременность. Как и то, что она осмелилась воспользоваться моей страховкой. Неужели, настолько глупая, что не сообразила: я догадаюсь, как только придут счета.
— Кстати, а почему ты...
— Я позвоню в клинику, — перебивает Филипп, оглядываясь в поисках телефона.
— Какого черта ты мои письма вскрываешь?!
— Его сунули в пачку к моим, — как-то неловко врет он.
— Правда?
Я понимаю, что все это — лишь предлог. Он пытается заставить меня напасть, чтобы гордо вскинуть голову, обидеться и уехать.
— Эта «беременность» — единственная причина?
Как приятно иметь за спиной мужчину, который может задать вопрос напрямик. Я с благодарностью передаю эстафету Ральфу.
— Одна из, — признается Филипп. Он тоже все для себя решил и идет навстречу, не пытаясь увиливать. — Вы оба все правильно поняли, поэтому, давайте обойдемся без сцен.
— Говорила же, — я смотрю на Ральфа в упор, — а ты ржал...
— Он же жеребец, — полируя ногти, роняет Филипп.
— Она считает, что ты влюбился в Ульрике, осел.
Рука Филиппа застревает на полпути, подбородок взлетает вверх, а из глаз в мою сторону летят молнии.
— Ты с ума сошла?!
— Тогда в чем дело?
— Ни в чем. Дальше вы — сами.
— Филипп...
Он останавливается. Но лишь потому, что я стою на его пути. Времени в обрез: Филипп уже поднимает руку, чтобы отодвинуть меня с дороги.
— Я знаю, что вы любовники! — выпаливаю я.
У него что-то вспыхивает в глазах. В глубине зрачков. Словно усилием воли, Филипп подавил в себе давний стыд. Он глубоко моргает и когда открывает глаза, то глядит на меня очень ровно, в упор. Так ровно, словно это известие его не смущает. Вот только лицо его выдает; красные крапивные пятна на побелевших щеках. Значит, все еще смущает. Даже если он и пытается примириться с этой частью себя.