Я киваю. Последний взгляд, последний поцелуй. Если епископ пытается отбросить коньки, требуется, чтобы присутствовали оба секретаря. Ральф собирается сесть на самолет в Нюрнберге. Филипп — удостовериться, что я ничего не вытворю.
Не знаю, чего они так боятся? Что я подсыплю в жаркое крысиный яд? Я разжимаю руки и отвожу их за спину.
— Я люблю тебя! — шепчет Ральф, держа в ладонях мое лицо. – Я вернусь... Обещаю тебе, Верена. Я добьюсь перевода назад в Баварию. Я вернусь к тебе.
Почти умоляюще, словно пытаясь напитать меня своей верой. Я молча киваю и распятая на скулах улыбка слегка дрожит. Ральф поднимает голову, чтобы посмотреть на Филиппа.
— Если Джессика вдруг объявится, — говорит он в тысячный раз и сладкий запах греха превращается в серную вонь Ада.
Джессика. Вот и все, что его волнует. Всегда только Джессика. Я наклоняю голову и плотно закрываю глаза.
***
На подъездной дорожке уже слышны голоса. Я с трудом отрываюсь от зеркала. Ральф был прав: в этом что-то есть. Филипп смотрит, как завороженный.
— Как кровь на снегу, — говорит он, делая попытку коснуться пальцем алой, в цвет платья, помады.
Я отдергиваю голову. Что за циничная сволочь? Неужели, не может спокойно выиграть и сесть в углу со своим трофеем? Обязательно лезть ко мне?
— Ты на самом деле такая белая, или это такая краска для волос?
— Я поседела от горя!
На этот раз он принимает меня всерьез. Коротко кивнув, отступает. Я провожу ладонями по жесткому корсетному лифу. Грудь стоит — высоко и гордо, словно два варенных яйца в подставках.
— Гости, Виви, — бормочет тетя Агата, коротко, но громко покосившись на мое платье. — Как блудница вавилонская, господи помилуй!.. Только у Лизель могло хватить ума подарить тебе подобное платье!
— Это правда, — с готовностью соглашаюсь я. — Ни у кого и толики нет ее вкуса.
— Идем, — говорит Филипп. — И помни: без фокусов, без истерик и без признаний.
Он пытается положить ладонь мне на спину, но я ускользаю. Решив, что это какая-то женская игра, Филипп закатывает глаза и знаком предлагает мне идти первой.
— Ты как Эльза из «Фроузен», — Антон с родителями и младшей сестрой, необыкновенно красивый и благоухающий парфюмерией, представляет мне свою девушку. — Свеня!
Я протягиваю ей руку; машинально что-то говорю. Даже сейчас, полностью убитая, я нахожу в себе силы взбодриться. Эта Свеня — тощее ничтожество. Мелкая и плоская... Как Джессика! Сердце больно екает, сжимаясь в груди.
Если ради таких меня все время бросают, чего тогда стою я?.. Неужели, Лона была права? И дело не только во внешности, дело еще и во внутреннем мире.
— С днем рождения, Верена! Спасибо, что пригласила! — сладким фальшивым тоном поет Свеня. Так, обычно говорят с покупателями кассирши в «Нетто».
Свеня училась не с нами и видит меня впервые. Я слышу, как она шепотом спрашивает: «Что у нее с волосами?» Негромко, но так, чтобы я слышала. А Антон, который чувствует себя идиотом и уже успел записать мою тоску на свой счет, шипит, веля ей немедля заткнуться. — Одно твое слово «согласна» и я отправляю ее домой, — чуть слышно шепчет он мне.
— Ты слишком добр, — отвечаю я, мигом развеселившись. — Но мои миллионы требуют от парня большей изобретательности!..
— Ты такая красивая сегодня, Верена! — говорит сестра Антона еще более сладко, чем Свеня или же я. — Прямо, кинозвезда! Жаль, что когда бог раздавал глаза, Антон тренировался на «короткой» воде.
Сюзанне явно приготовила речь заранее и теперь декламирует в лицо Свене, под ободрительным взглядом отца. Расправив плечики, уходит, оставив брата и его подружку делать вид, что это было жутко забавно.
— А где твой граф? — спрашивает Антон, глазея по сторонам. — Он сегодня предстанет перед селянами?
— Разумеется! — говорю я. — Граф подбирает запонки под цвет семейного герба. Мы ожидаем прибытия госпожи графини.
— Будет драка или вы просто обменяетесь оскорблениями?
— Наберись терпения, друг мой. Вечер еще так молод, даже кровавая луна еще не взошла.
— Тебе бы полечиться, Вив. Пока еще не совсем поздно.
— Не пошел бы ты к проктологу, дорогой?..
На этом позитивном ключе мы расходимся. Антон, довольный удаляется к бару, где его отец уже расспрашивает бармена об ассортименте, а мать — покачиваясь, пьет... Сад наполняется. Люди откровенно пялятся на мою кожу, волосы, блестящие алым губы и платье. Жаль, что сумерки мешают им рассмотреть глаза.
Филипп расположился в углу террасы. Как Джеймс Бонд на задании. Тетя порхает между гостей, довольная, словно бабочка. Ей кажется, что раз фрау Вальденбергер нет, все пройдет как по маслу. О том, что Джессика сбежала из клиники, ей решили не говорить. И она, искренне сожалея о том, что епископу вздумалось умирать так некстати, пытается вести себя с Филиппом, как обычно с Ральфом.
— Ах, мой дорогой, ты просто обязан помочь мне с шампанским!
Он поднимается, но встает так, чтобы держать меня в поле зрения. Довольно сложно будет сбежать, если он так и будет на меня пялиться. Впрочем, куда спешить? До рассвета еще куча времени.
Филипп ставит бутылки на стол и открывает одну из них, чтобы разлить шампанское по чистым бокалам. Гости прибывают так быстро, что шампанского постоянно не хватает. И все, конечно же, с деревенской простотой желают взглянуть на «настоящего графа». Я рассеянно беру один из бокалов и так же рассеяно, залпом, выпиваю его до дна.
Филипп ухмыляется, доливает и ставит бутылку в ведерко со льдом.
— Все еще думаешь, что поступила по-умному?
— Я думаю, что сегодня я сильно напьюсь. Так, чтобы вообще ни о чем не думать.
— Да?
— Да. Я вообще туповата. Побочный эффект кровосмешения.
— Ты была почти что у финиша. К чему было все ломать?
— Ты не получишь его денег. Вот зачем.
Филипп сужает глаза, но ответить не успевает. К нам несется Антон.
— Ты что, пригласила Ульрике Свенсон? — его глаза горят. Он с силой хлопает меня по спине, словно своего парня. — Охренеть! Ну, ты и мать твою!.. Ульрике Свенсон!..
— Да, — отвечаю я, взволнованная не меньше, чем он. И ответ выходит таким же «осмысленным». — Разумеется. Это я пригласила Ульрике Свенсон. Погоди минутку... Я сейчас подойду.
Мир крошится на куски и исчезает во тьме, которая совсем не похожа на ту, в которую я погружаюсь после оргазма. Это не призрак, не кошмарный сон наяву. Это Ульрике в длинном голубом платье.
— Какого черта? — спрашиваю я, с трудом преодолевая желание упасть с каблуков прямо в обморок. — Ты что, издеваешься надо мной?!
Филипп сам выглядит изумленным, но я уже убедилась, что он прекрасный актер. Чего только стоили все его признания на яхте. А уж в отеле, перед отъездом сюда...
— Я ее не звал.
— Кто тогда? Дитрих?
Мне кажется, что сама мысль о его имени вызывает во рту вкус желчи. Я просто не могу заставить себя назвать его Ральфом.
— Ты говорила, вы переписываетесь через Фейсбук, — отвечает Филипп. — На твоем телефоне установлена геолокация?
Вся в испарине, злая, я наблюдаю за тем, как Ульрике идет сквозь толпу гостей, провожаемая восхищенными взглядами. А Антон буквально скачет перед ней, словно лабрадор, позабыв о себе, о Свене-с-которой-можно-поговорить и том, что его могут видеть его родители.
— Я ваш фанат! — вопит он. — Эти ваши последние фото в «Плейбое»...
— Какого черта она вообще сюда притащилась? — спрашивает Филипп.
— Пойди и спроси! Я ее не трахала!
— Я тоже ее не трахал, — отвечает Филипп спокойным мертвенным тоном. — Если мне понадобится шлюха, я схожу в бордель. Там по крайней мере, расценки честные.
— Ты на кого это намекаешь?! — взвиваюсь я.
— Не истери, — отрезает он так холодно, что у меня застывает кровь.
— Выгони ее!
— Размечталась. Сегодня нас ничто не разлучит, моя девочка. Я буду держать тебя за руку, даже если вокруг начнут взрываться снаряды.