— Ральф — священник, помнишь? Обет целомудрия, безбрачие, целибат?
— Пережитки прошлого! Ральф — хороший священник. Прихожане его любили. Он очень много делал для общины.
— В прошлом.
— Что ты снова хочешь этим сказать?!
— Он — второй секретарь епископа! Держу пари, он никаких прихожан в глаза не видит. Только и делает, что заседает на встречах, зарабатывая для епископа бабки.
— Епископ — родственник Филиппа. Это естественно, что он вкладывает деньги в их бизнес...
Я лишь глаза закатываю.
Все мы прекрасно знаем, почему епископ вкладывается в этот бизнес. Он во что угодно вложится, потому что в Ватикане не любят, когда священники считают целибат пережитком прошлого. Особенно, епископы. Да и родственник у него есть поближе.
Сын.
— Не смей повторять подобные мерзости! — шипит тетя. — Ты слышишь меня? Не смей!
Мимо нашего дома, ревя мотором, проезжает мощный автомобиль и мы с тетей, вздрогнув, оборачиваемся к окну. Но джип не сбавляя хода уносится и с трудом стряхнув оцепенение, мы разочарованно выдыхаем.
— И не смей приставать с этими своими догадками к мальчику.
— Он не мальчик, тетя, — говорю я. — Уж мне ли не знать, в чем разница...
Тетя хмыкает, готовая выплеснуть на меня ушат, что заготовлен для Ральфа, но... За окном, почти что беззвучно проплывает лакированный черный бок. Отбрасив вязание, тетя отталкивает меня с дороги и мчится к двери.
Глава 2
«ДОСТОЙНЫЙ АНТОН»
Пока тетя хлопочет, накрывая на стол, я помогаю Ральфу занести вещи.
Мы оба держимся немного натянуто. Достаточно было переброситься взглядами и теперь, оба раненые знанием, мы не смеем посмотреть друг другу в глаза.
Я молчу, искоса наблюдая за тем, как его джинсы обтягивают задницу, пока Ральф идет по лестнице. В обычной одежде он словно теряет крылья. Становится таким же, как все. Лизель была права: в разлуке многое сглаживается. Да, он красивый, очень. Но какой-то... обычный. Ничего демонического в нем нет.
Сложно быть демоном, когда ты одет в футболку. Словно прочитав мои мысли, Ральф скидывает ее. И я едва не роняю коробку.
— Я в душ. Разберешь мои вещи? Я кое-что привез тете.
— А мне?
— Тебе мои подарки не нравятся.
Если вдуматься, отличная экономия. Я швыряю сумку на коврик возле кровати.
— Разбирать твои шмотки — тоже!
Он перегораживает мне путь, вздыхает, сует руку в задний карман и вытащив свой бамажник, отсчитывает несколько сотенных:
— С днем встречи, Верена! Держи! Я сам выбирал!
— Спасибо! — я беру деньги и улыбаюсь. — Меня всегда восхищали твой тонкий вкус и прекрасное знание женщин!
Он тоже улыбается и откинув голову назад, разминает шею. Там что-то хрустит, но не так приятно, как новенькие банкноты. Проигнорировав немое приглашение сделать массаж, я говорю:
— Не томи. Джессика? Филипп?
— Оба! — отвечает Ральф тем кислым тоном, каким обычно приветствует мои шутки. Хотя прекрасно знает: я не шучу. — Почему ты не подходишь к телефону, когда я звоню?
— Угадай! С одного надкушенного яблока.
Он лишь глаза закатывает.
Фрау Вальденбергер всегда говорит: если мужчина не выполняет твоих желаний, заставь его за это страдать.
— Это бред — покупать телефон за такие деньги, зная, что через год они выпустят новую версию и старая потеряет смысл!
Я выразительно выглядываю в окно — показать сквозь стекло на сверкающий лаком «порше-макан», маленького брата «кайена». Когда прихожане видят «макан», то сразу же понимают: падре блюдет обет бедности.
В сутане, сшитой на заказ и туфлях за четыре тысячи евро.
— У тебя есть деньги. Много денег. До фига денег!
— Я их у тебя украл?
Припертая к стенке, я срочно меняю тактику.
— Ты прав. Это твои деньги. Найми на них кого-нибудь, кто заставит меня подходить к телефону.
Ральф не успевает ответить — внизу звонит наши домашний и тетя со всех ног несется к нему. Добро всегда должно быть на связи. Мы слышим, как она прикрывает дверь в кухню. Не хочет, чтобы мы слышали.
Опустив жалюзи, Ральф встает за моей спиной, засунув руки в карманы.
— У тебя новый парфюм, — говорит он, принюхавшись.
Я почти ощущаю тепло, исходящее от напряженного тела.
— Старый выдохся. А у тебя все тот же?
— Зачем всякий раз хвататься за новое, если все еще устраивает привычное?
— Мало ли? Может быть, его просто нет под рукой, всякий раз когда тебе хочется...надушиться.
От его короткого поцелуя в макушку, у меня подкашиваются ноги. Поцелуй — чисто братский, как в детстве. Он и не смеет быть другим: сейчас я в таком состоянии, что готова Ральфу лицо разодрать.
— Только поэтому? Это бы просто секс?
Я коротко оборачиваюсь, убедиться, что слух не лжет. Но Ральф на самом деле выглядит так, словно испытал облегчение.
— Я — девушка. Для нас секс никогда не бывает «просто»...
Ральф смотрит на меня сверху вниз. Делает шаг вперед, не вынимая рук из карманов. Меня накрывает волной идущего от него тепла.
Что второму любовнику нельзя изменять, фрау Вальденбергер ничего мне не говорила.
Мы садимся за стол: тетя — во главе, Ральф по правую ее руку, а я по левую. На то место, где раньше сидела Джессика. Это тоже принципиально. Во всяком случае, для меня. Как раньше, мы вслед за тетей Агатой, читаем молитву и принимаемся за еду. Напряжение между нами исчезло.
Ральф выиграл и доволен. Я — проиграла и примирилась с этим.
— Мясо не слишком сухое? — спрашивает тетя.
— Нет, — отвечает он, едва сдерживая улыбку. — Такое еще жарить и жарить...
— Привез какие-нибудь новые рецепты? — спрашиваю я.
— Тебе больше не нравятся мои старые?
Мы хихикаем, обмениваясь взглядами. Тетушка тотчас вмешивается:
— Ты слышал об Эльке Энгель?..
Я закатываю глаза.
Тетя говорит горячо и долго. Про Эльке, утратившую чувство меры и всякий стыд. Про нового пастора — Маркуса Ласло, который никому не нравится и, — о, ужас! — кажется выпивает. Про отца Хофлера, который пьет вместе с ним.
О том, что Ральф должен на них повлиять.
— На обоих сразу или на каждого в отдельности! — добавляю я, подняв палец. — Порази их мощью собственной веры.
— Прекрати, дорогая! Не надо так говорить.
— Оставь, тетя, — Ральф уже убедился, что смеяться вместе со мной — дешевле для психики, — пускай болтает. Какие еще новости?
— Ну, что значит «оставь», дорогой!.. Ты слишком ей потакаешь... Да, кстати! Ты не поверишь! Фрау Вальденберг завещала Верене дом!
— Серьезно? — присвистывает Ральф, оживляясь. — Я думал, ее сын и невестка хотели продать его.
Тетя улыбается — коварно и обещающе.
— Теперь тебе не придется его покупать, дорогой. Все началось с того, что сын и невестка пытались упрятать Лизель в психушку. К слову, давно пора: она пытается снова лечь на подтяжку кожи. В ее-то возрасте!.. Разумеется, Кристоф был в шоке. Они с Маритой пытались убедить мать подумать о них! В какое положение она их поставит. Затем попытались упечь в больницу. И тогда она сделала ход конем. Предложила позвать адвоката и оформить официальное расторжение родства. Ты представляешь? Это бы Кристоф, еще пережил бы. Ты же знаешь, он не родной ее сын. Но когда выяснилось, что она завещала все свои оставшиеся средства и дом Верене, этого он уже не смог так легко принять. Да что он? Мы все были в шоке!..
— Особенно я. Что скажешь, как спец по перепродаже домов почивших старушек?
— Умолкни! — сухо роняет он, сверкнув на меня глазами.
Похоже, обиделся... Но дом фрау Вальденбергер — слишком лакомый кусок. Там одна земля чего стоит! Так, во всяком случае, она мне сказала. И Ральф запивает свою обиду водой.