– Ясно.
– Вообще-то эта система зарекомендовала себя позитивно. Большинство сотрудников даже не имеют понятия о существовании друг друга. А здесь, в «Секции», мы в основном принимаем рапорты. Правила с ваших времен фактически не изменились. Организация должна иметь горизонтальную структуру.
– А как обстоят дела с оперативной группой?
Ваденшё нахмурил брови.
Во времена Гульберга в «Секции» имелась маленькая оперативная группа, состоявшая из четырех человек, под командованием опытного инструктора Ханса фон Роттингера.
– Никак. Ведь Роттингер умер пять лет назад. У нас имеется молодой многообещающий сотрудник, который выполняет часть технической и оперативной работы, но обычно мы при необходимости ангажируем кого-нибудь из внешней организации. К тому же организовать прослушивание телефона или войти в квартиру теперь стало технически сложнее. Повсюду есть сигнализация и всякие другие прибамбасы…
Гульберг кивнул.
– А бюджет? – спросил он.
– Мы распоряжаемся примерно одиннадцатью миллионами в год. Треть идет на зарплаты, треть – на техническое обслуживание и треть – на оперативную деятельность.
– Значит, бюджет уменьшился?
– Немного. Правда, у нас сократился штат, то есть бюджет в пересчете на каждого сотрудника на самом деле увеличился.
– Понимаю. А в каких отношениях мы сейчас пребываем с Безом?
Ваденшё покачал головой.
– Шеф канцелярии и финансовый директор – свои люди. Формально только шеф канцелярии в курсе, чем мы занимаемся. Мы настолько засекречены, что нас просто не существует. Но на самом деле о нашем существовании знают еще несколько заместителей начальников. Которые всячески делают вид, что они не в курсе.
– Ясно. Следовательно, если возникнут проблемы, то для нынешнего руководства Службы безопасности это станет негативным сюрпризом. А как обстоят дела с руководством Министерства обороны и правительством?
– От Министерства обороны мы отгородились лет десять назад. А правительства сменяют друг друга.
– Значит, если начнется шторм, мы останемся в полном одиночестве?
Ваденшё кивнул.
– Это минус подобного менеджмента. Но очевидны и плюсы. Ведь наши задачи тоже изменились. После распада Советского Союза в Европе сложилась новая геополитическая ситуация. Нам все реже приходится охотиться за шпионами. Сейчас самое приоритетное направление нашей деятельности – терроризм. Но не менее важна оценка политической ориентации людей, занимающих ключевые посты.
– Это всегда было важно.
В дверь постучали. Гульберг увидел респектабельно одетого мужчину лет шестидесяти и молодого человека в джинсах и пиджаке.
– Привет, ребята. Это Юнас Сандберг. Он проработал у нас четыре года и отвечает за оперативные дела. Я о нем рассказывал. А это Георг Нюстрём. Вы с ним встречались.
– Здравствуй, Георг, – сказал Гульберг.
Они пожали друг другу руки. Потом Гульберг обратился к Юнасу Сандбергу и спросил, разглядывая его:
– А ты откуда?
– Сейчас прямо из Гётеборга, – шутливо ответил Сандберг. – Я навещал его.
– Залаченко… – произнес Гульберг.
Сандберг кивнул.
– Присаживайтесь, господа, – сказал Ваденшё.
– А Бьёрк? – нахмурившись, поинтересовался Гульберг.
Ваденшё закурил сигариллу. Эверт снял пиджак и откинулся на спинку кресла за столом для совещаний.
Ваденшё взглянул на старца и удивился, до чего же тот исхудал.
– Его задержали в пятницу за нарушение закона о борьбе с проституцией, – ответил Георг Нюстрём. – Дело пока не возбудили, но он, в принципе, признал свою вину и уполз домой, поджав хвост. Сейчас живет в Смодаларё, в данный момент находится на больничном. В СМИ еще ничего не просочилось.
– Когда-то Бьёрк был одним из ведущих сотрудников «Секции», – сказал Гульберг. – Он играл ключевую роль в деле Залаченко… Что с ним случилось после того, как я ушел на пенсию?
– Он – один из очень немногих сотрудников, кто перешел из «Секции» обратно на внешнюю работу. Он ведь вылетал из гнезда и в ваше время.
– Да, тогда ему потребовался небольшой отдых, хотелось расширить кругозор. В восьмидесятых годах Бьёрк брал отпуск, уволился из «Секции» и работал военным атташе. До этого, начиная с семьдесят шестого года, работал с Залаченко дни и ночи напролет, и я решил, что ему действительно необходим тайм-аут. Он отсутствовал с восемьдесят пятого по восемьдесят седьмой год, а потом вернулся обратно.