— Не что, а кто! — кашлянул я.
— Ах, ну да… И кто же вам ещё нужен?
— Всё-таки, желаю и страстно жажду мою Принцессу! Госпожа Милли предопределена мне судьбой или роком в данной, крайне ответственной и непонятной ситуации, неспроста. Хочу её, только её и никого более! Моя девочка ненаглядная и самая прекрасная из женщин! Воплощение моих тайных, неопределённых пока ещё, но вожделенных фантазий, и самых непередаваемых грёз!
— Ну, Вы и параноик! Боже! Это же надо!? Давненько я не слышал такого безумного потока сознания!
— Да, им, параноиком, являюсь лично, и сей факт признаю полностью и бесповоротно!
— Ужас!
— Согласен!
— Вы знаете, все, кто шли сзади Юлия Цезаря, кричали: «Граждане Рима! Прячьте жён и дочерей! Вот, едет лысый сластолюбец и развратник!».
— Замечательно! — рассмеялся я. — Но вы это к чему?
— Да так…
— Понятно…
— И что, значит, всё-таки, — Милли? — ухмыльнулся Серпент.
— Я прекрасно понял аналогию. Да, я грешен, неверен и подчас смешон в своих потугах познать всех женщин на свете. Каюсь! Бьюсь лбом о пол и о стены. Но ничего сделать не могу! Пока я жив, буду трахать всех окружающих меня баб до их полного изнеможения и моего мертвецкого посинения! Но Милли, — это совершенно другая и особенная история! С этой женщиной я стану абсолютно целомудренным.
— Милли, Милли… задумчиво произнёс Серпент.
— Она самая, единственная и неповторимая… — мечтательно улыбнулся я. — Без неё, без моей прелестницы, красавицы, умницы и света моих очей не представляю грядущей жизни. У! Моя самая сладкая конфетка! У, моя любимая цыпочка!
— Да, сумасшествие явно превалирует и в этом, и в тысячах других мирах! Вас, безумных, влюблённых и потерявших разум, никогда не понять обычному человеку, — тяжело и досадливо вздохнул Серпент. — Увы, увы… Но, может быть, так оно и надо, и должно быть, и предопределено и положено, и уготовлено нам судьбою, а? А вдруг неумолимо грядёт всеобщее царство прощения, раскаяния, глубокого осознания и полного восприятия любви!? Чёрт его знает…
— Грядёт. Несомненно, — усмехнулся я.
— Может быть только вы, — влюблённые и счастливые, а значит, обласканные Богом, беззаботные и парящие в облаках существа, единственно правы, и по настоящему царствуют и властвует именно любовь в этом, и в миллионах и в триллионах других миров!? Любовь!? Чёрт его знает… Любовь! О, как давно не ощущал я и не испытывал этого волшебного чувства! — Серпент закрыл глаза и замер.
— А почему это вы делаете такой спорный, скоропалительный и неожиданный вывод!? — усмехнулся я. — Не может такого быть, чтобы вы никого не любили и не любите никого! Не верю!
— Ну, а как мне его не делать, этот чёртов вывод?! Я действительно тысячу лет никого не любил. Хотя. Было… Сознаюсь! — усмехнулся мой собеседник и неожиданно снова задумался и глубоко пригорюнился.
— Ну, вот то-то и оно…
— Да…
— Давайте выпьем и закусим. Вон какой стол! Картошка почти остыла, однако, — печально вздохнул я.
— Полностью поддерживаю Вашу идею!
Мы выпили без тоста, жадно набросились на еду.
— И кем она была? — осторожно спросил я.
— Кто?
— Ну, ваша любовь.
— Никем она не была!
— Понятно…
— Что Вам понятно!? — возмутился Великий Господин. — Она была никем, но для меня она была всем! Я трепетал от одного движения её длинных ресниц, от плавного и лёгкого жеста руки, от порхания её мизинца, от чувственной, крайне непонятной, неопределённой и странной улыбки! О, эта гнусная и мерзкая Госпожа по имени Время! Ненавижу!
— Понимаю…
— Ни хрена Вы не понимаете! Вы не представляете, что это такое, — терять любимых женщин, поглощаемых мутными потоками взбудораженного и безбрежного океана, который находится под пятой безжалостной Госпожи Времени!
— Я, всё-таки, вас понимаю…
— Вы, вообще-то, в курсе, что Великая Госпожа Милли, единственная и неподражаемая, не умеет любить?! — косо посмотрел на меня Серпент.
— Слышал данную дурную и глупую сплетню, рождённую ниоткуда! — вспыхнул я. — Но ей категорически не верю и никогда не поверю, потому что этого не может быть!
— Почему?
— Милли совсем недавно призналась мне, что любит меня!
— Ха, ха, ха!
— Нечего смеяться! Вы очень сильно рискуете!