Препротивно нудный путь в метро, как в пространственном, так и в познавательном плане, вывел меня наконец наружу на станции Энджел. Мне показалось, что продавца газет слегка передернуло, когда я назвал ему заведение, в которое направлялся, хотя, завидев этот дом, издали ничего пугающего не обнаружил. Надо сказать, я ожидал увидеть безлюдные улицы, незаселенные дома, поскольку мой приятель, фаготист, который сидит слева от дирижера, и его жена, арфистка, – с той же стороны, рассказывали, что они недавно одними из первых переселились в этот новый район. Оказалось, напротив, по виду район был очень даже обитаем, и на улицах сновала масса народу, молодого и пожилого возраста, как бы перемещающегося с места на место или праздно разгуливающего, поскольку в такой не слишком поздний час – было около шести – возвращаться с работы еще рановато. Легко лавируя в толпе, я без происшествий дошел до нужного дома.
При ближайшем рассмотрении вид заведения уже не показался мне слишком безобидным. Стены – правда, при весьма беглом взгляде или же моем, но без очков – были, похоже, облицованы разнородными деревянными планками и отделаны полосками из оцинкованного железа. Повсюду налеплены устаревшие плакатики военного времени или же их репродукции, составляя как бы часть непонятного наружного стенного покрытия. Все же я вошел внутрь и очутился в маленьком вестибюле, освещенном лишь несколькими указателями-стрелками: «Бар наемников», «Бар "Отечество"», «Походная кухня», «Блиндаж». Рой обмолвился насчет того, что встреча в каком-то подвале, потому я выбрал последний указатель. В самом низу крутой деревянной лестницы без боковин и с веревкой вместо перил я натолкнулся на какую-то прилипчивую преграду, которую при скудости освещения опознал как пластиковую занавеску, закамуфлированную, опять-таки предположительно, под брезент. В тени углублений, разрисованных под бетонированные укрытия, я углядел две сидевшие на корточках пары. По стенам висели муляжи винтовок, противогазов, гранат. Больше я разглядывать ничего не стал, а направился прямо к стойке бара, где меня встретила девица в форме, расцвеченной орденскими ленточками и сержантскими нашивками. Как раз в этот момент откуда-то из разных невидимых источников грянул немыслимый вой, напоминавший ор Эшли Вандервейна, только значительно ниже и сопровождавшийся грохотом и вялыми ударами. Все же мне удалось заказать себе пива «Гиннесс», после чего я пошел и сел на снабженный подушкой ящик из-под боеприпасов.
Прошло, как мне показалось, около часа, хотя, возможно, и минуты две, и я уж было собрался выйти подождать на свежем воздухе, как вдруг, сражаясь с занавеской, явились Рой и Пенни. Пенни была без шляпы, но в сапогах; насчет остального, что на ней было или чего не было, я определиться не смог. Она молча уселась рядом со мной, Рой отправился к стойке, а я осведомился, как ее дела, предусмотрительно понизив голос до предела.
– Что-что? Не слышу, шумно!
Я пододвинулся к Пенни поближе, достаточно близко, чтобы ощутить тот теплый запах чистоты, который уловил тогда в машине, и повторил свой вопрос.
– В порядке. А что?
– Вы не позвонили.
– А зачем мне вам звонить?
– Ну, не знаю! Откуда мне знать зачем, раз вы так и не позвонили.
– Что, разве я обещала?
– Нет, это я сказал, чтоб позвонили, если я понадоблюсь.
– Мне? Зачем?
Кровь с силой прилила к голове, грозя навеки вывести мои мозги из строя. По-моему, теперь, основываясь на разнообразном опыте от просмотра многочисленных фильмов и телепостановок, при желании можно на вопрос вовсе не отвечать и вместо этого просто пожимать плечами; потому я молча пожал плечами. Но тут мне пришло в голову, что во мраке Пенни может неверно истолковать этот жест, принять за излишне возбужденное подергивание или не заметить вовсе. Тогда я принялся что-то бормотать. В мое бормотание Пенни не вникала. Безусловно, я попал в дурацкое положение, либо потому, что поспешил напомнить ей насчет обращения за помощью, либо решив, что она обязательно помнит, что говорит. Ничто так не молодит, как пребывание в обществе юных: чувствуешь себя прямо-таки четырнадцатилетним юнцом, точнее – то и дело без нужды краснеющим, наивным четырнадцатилетним придурком. Я услышал, как спрашиваю Пенни, нравится ли ей здесь.