– Теперь перейдем к делу. Как приятель вы для моей дочери не подходите и еще более не подходите ей в качестве мужа. Я предлагаю прекратить первое и не доводить до второго. По причинам, в которые я вдаваться не намерен, моя дочь вышла из-под моего контроля. Возможно, лет десять тому назад, до окончательного распада семейных уз и канувших вместе в ними всяческих обязательств и понятий о послушании и тому подобном, я сумел бы положить конец всему этому вздору и удержать ее. Теперь же, куда бы я ее ни отправил, она все равно вырвется и вернется к вам. И все это из-за вас и таких, как вы. Единственное место, где она оказалась бы в безопасности, то есть в относительной безопасности, хотя бог его знает, чем это обернется при всех идиотских воплях насчет виновности общества и того, что нельзя проявлять жестокость к несчастным детям, ведь они свободны делать все, что им…
Тут Гарольд осекся, потом продолжал:
– Я всерьез подумывал, не отправить ли ее в тюрьму. За хранение марихуаны. Это вам не шуточки. Но даже если она не выберется оттуда, заплатив десять шиллингов штрафа и выслушав напутствие недели две повоздержаться от этих дел, если это ее не очень затруднит… Словом, все это коснется вас. Небольшой скандал. Это нанесет вам некоторый ущерб, что само по себе даже весьма желательно, но тогда ваши отношения будут преданы огласке, и, значит, я не смогу ни на вас, ни на нее воздействовать. Поэтому…
– Совершенно не согласен с вашим утверждением, будто я ей не подхожу! – проговорил Рой с полным ртом. – Я, черт побери, смогу заботиться о ней во много раз лучше, чем вся эта мелюзга – все эти сопляки, с которыми она носилась до того, как мы встретились. Возраст тут никакой роли не играет. Просто на ваше представление о счастье Сильвии накладывается ваша неприязнь к моим политическим взглядам, а это…
– Мне противны ваши политические взгляды, вернее, та бредовая мешанина, которую вы именуете политическими взглядами. Я в курсе, как вы извращаете факты. Как продаете нашу страну России. Но не в этом дело. Вы совершенно не тот человек, который нужен моей дочери. Ей нужен стойкий, рассудительный, надежный, умеющий владеть собой, выносливый мужчина. Вы же…
– Бросьте! Так к какому делу вы хотели перейти?
– У меня при себе примерный текст статьи о вас, которую я готов опубликовать в своей газете, если через сорок восемь часов, начиная с этого момента, вы не прекратите всякие отношения с моей дочерью. Позвольте, я ознакомлю вас с содержанием. – Гарольд развернул отпечатанную на машинке рукопись: «Отцы и дети».
– Да в гробу я это видал!
– «Известные личности нашего времени глазами своих детей».
Рой прекратил жевать.
– «Девиз моего отца – любить только себя», – говорит двадцатилетний Крис Вандервейн, сын сами понимаете кого. Далее – краткий обзор ваших достижений на музыкальном поприще, а также политических взглядов. Не делайте каменного лица! Тут все без обмана. В нем нет необходимости ввиду последующего материала. Пожалуй, мы несколько акцентируем внимание на вашей приверженности молодежи, на том, с каким пониманием и симпатией вы к ней относитесь. Так ведь и вы это подчеркиваете. Да, кстати, я показывал текст юристам. Фразы три их слегка покоробили, но ведь это пока только черновой вариант. Можете сами просмотреть, чтоб окончательный вариант выглядел убедительно. Ну вот, теперь перейдем к вашему дому и к его нынешним обитателям: Пенни Вандервейн, двадцати четырех лет, сожительствует с литератором из Вест-Индии по имени Годфри Александер, двадцати четырех лет…