Мы тянули под этими сараями канализацию к экспериментальному цеху одного научно-исследовательского института. Институт этот построили недавно, и когда-то наша же бригада вела к нему ветку водопровода.
А теперь в этом институте конструируют кибернетические машины, и вот ему понадобился экспериментальный цех.
С утра шел дождь. Он то затихал, то начинался снова, и не было никакой надежды на то, что погода переменится. Небо было темно-серым, низким, без единого голубого просвета. Земля, которая еще не высохла от недавно сошедшего снега, размякла, расплавилась...
В общем, понятно, какой бывает земля во время одного из первых апрельских дождей.
Такие дни положено актировать. Но у нас в бригаде не любят актировать дни. У нашего бригадира чаще всего есть в запасе какая-нибудь работа, которую можно выполнять либо в дождь, либо в сильный мороз.
В это утро Китов сказал, что мы будем тянуть канализацию под сараями.
Мы взвалили на плечи свой нехитрый инструмент и пошли к этим самым сараям. А потом, пока Китов бегал с комендантшей дома по квартирам и добывал у хозяев ключи, мы подтаскивали к сараям коричневые керамические трубы.
Все было так же, как и обычно бывает при такой работе.
Складывали на одну сторону сараев хозяйское барахло— всякие доски, ржавые керосиновые бидоны и полусгнившие ящички для кошек. Потом рыли траншею и спускали трубы. К обеду мы успели уже в четырех сараях засыпать траншею и переложить хозяйские
ящички и бидоны на прежнее место.
Полная, краснощекая комендантша бегала из сарая в сарай и ахала:
— Отродясь еще не видела таких строителей! Другие разроют и уйдут. И жди, пока зароют... А тут за один день...
Мы посмеивались и продолжали работать. Если бы был сейчас на участке наш суматошный мастер, мы оправдали бы худшие надежды этой толстухи-комендантши.
Мастер не позволил бы закрыть траншею, пока трубы не будут опробованы,- Он знает, что мы кладем линию на совесть, что мы не положим в траншею треснувшую трубу и не забьем стык тряпкой или комком глины. И все-таки он боится закрывать траншею до
испытаний.
Но мастер сидел в тот день в конторе участка и копался в нарядах. Он не любит ходить по объектам в дождь. А нам стыдно перед людьми оставлять сараи разгромленными. Поэтому мы закрыли траншею, чтобы не мучить людей еще добрых две недели.
Когда прибежали на обед хозяева и заглянули в свои сараи, мы снова наслушались всяких «ахов» и разговоров о том, что здесь еще не видели таких строителей.
А один деятель в синих галифе и расстегнутом синем плаще с ходу взял быка за рога и предложил
нам не заниматься после обеда траншеей, а вырыть у него в сарае погреб. Больше, мол, заработаем.
Я поглядел в его рыхлое, испитое лицо, в его маленькие, заплывшие глазки и подумал, что он, должно быть, «руководит» какой-нибудь базой или складом и ему, бедняге, негде хранить ворованные продукты.
Разговаривать с ним мне не хотелось. Я опустил голову и снова заработал лопатой. И в это время
Ленька Степанов, выпрямившись во весь свой «пятый» рост, откинул со лба русые волосы и на полном серьезе спросил:
— А сколько дашь за погреб?
«Пожалуй, это мысль! — подумал я и снова поднял голову. — Его можно красиво разыграть. Молодец,. Ленька!»
— А сколько бы вы взяли? — спросил в ответ деятель.— Смотря какой погреб, — уклончиво ответил Ленька.
Я глядел на него и боялся, что он рассмеется раньше времени и выдаст себя. Но он ничего—держался все так же, на полном серьезе.
— Ну, какой!-— уже уверенно, по-деловому произнес деятель в синих галифе. — Обычный. Два на три. Да в глубину два. С покрытием. — Он усмехнулся. — Для продуктов. Не от бомбы. Такие погреба обычно за тридцатку роют.
— Это в деревне да в мягкой земле, — очень серьезно вставил Федор Калугин и остановился передохнуть, воткнув лопату в землю. — А тут погляди, что за земля!..
Кирпич да железо! Стройка ведь!
— Твоя правда...—Деятель сдвинул фуражку на лоб, почесал затылок. — Конечно, ежели землю
учесть да быстро сделаете — червонец можно накинуть.
«Завелся!» — обрадовано подумал я и подивился только серьезности Федора Калугина, обычно прыскавшего при каждой шутке.
— Значит — сорок? — уточнил Ленька.
— Выходит, так, — согласился деятель.
— Мало!
— Почему?
— У нас качество отличное. Ни доделок, ни переделок.
«Молодец, Ленька!» — снова подумал я и поглядел на остальных членов бригады. Все, кто был в нашем сарае, уже не работали, стояли спокойно, опершись на лопаты,
и слушали. Из «старичков» здесь были только дядя Петя и Зотов. И лица у них были спокойные, невозмутимые.
Я позавидовал им. Умеют ведь! А я вот-вот расхохочусь и все испорчу.
- Ну, а если еще на две полбанки накину? — уже неуверенно спросил деятель.
— Это уже другой разговор, — ответил Ленька и удовлетворенно улыбнулся. — Это можно принять за основу.
— И мне бы такой же погребок, ребята! По той же цене! — Из-за спины деятеля высунулся тщедушный дядя с большими обвисшими усами и красноватым носом.— А то огурчики хранить негде. А без рассолу в нашем деле как же?
Он растянул губы и улыбнулся. Но никто не улыбнулся ему в ответ — один только я. Потому что мне все еще было очень смешно.
Деятель в галифе заволновался, повернулся к усатому.
—Ты, Лексеич, подожди. Я с ребятами первый сговорился. Сделают мне, потом — пожалуйста.
— Так я что? — оправдывающимся тоном произнес Лексеич. — Я ведь вперед не лезу. Я и подождать могу. Завтра — так завтра... Да вы не сумлевайтесь, ребята. —
Он снова повернулся к нам. — Работка найдется. Почитай, каждому третьему погреба нужны... Только начните — сами набегут.
— Ну, давайте продолжать, что ли... — сказал Зотов, обращаясь к нам, и взялся за лопату. На «заказчиков » он даже не взглянул.
Мы молча взялись за лопаты. Земля полетела назад, в траншею, хороня коричневые трубы.
— Как же погреб-то, ребята? — забеспокоился деятель в галифе.
— Адресок оставь, дядя, — бросил ему через плечо Ленька Степанов. — Потом с погребом выясним.
— Из пятнадцатой квартиры я, — сказал деятель.— На третьем этаже. Коротков фамилия. — Он помолчал, потоптался, потом спросил:
— Когда зайдете-то?
— Жди, дядя! — бодро ответил ему Ленька.— Будет тебе кофе, будет тебе и какава.
— И меня не забудьте, ребята, — добавил усатый водопроводчик.
— Я в двенадцатой живу; Лексеича спросите.
— Спросим, будь спок! — отозвался Ленька и отвернулся.
Видно, ему этот розыгрыш уже надоел. Мне, вообще-то, — тоже.
«Хозяева» потоптались еще немного и, вежливо попрощавшись, ушли. Мы, не останавливаясь, работали до тех пор, пока не закидали в этом сарае всю траншею и не выкинули из него оставшуюся землю. А потом мы прошли мимо соседнего сарая, где с частью нашей
бригады работал Китов, и забрались в крайнюю деревянную клетушку, где траншея была уже почти готова.
Здесь мы закурили, и Федор Калугин негромко, как бы размышляя, спросил:
— А что, если и вправду сейчас мужикам погреба вырыть?
— Да ты что, Федор?
Это отозвался Олег Стрешнев, самый тихий: парень в нашей бригаде. Он обычно молчит и каждую свободную минуту читает книжки. Даже в «козла» из-за этого редко играет. Дважды он не прошел на истфак университета по конкурсу и вот теперь все читает исторические повести и брошюры, чтобы знать, как он говорит, «вдесятеро против программы». В армию его не взяли — малость хромает. И на танцы, понятно, не ходит. И девчонок знакомых у него почти нет. В общем, не
повезло парню.
— А что — «что»? — Калугин спокойно повернул к Олегу широкоскулое, круглое и румяное лицо. — Ты мальчишка еще, и девок у тебя нет. Вот ты и не знаешь цену рублю. А у нас ведь семьи...
Мы-то знали, что семья у Калугина невелика. Детей нет, жена в деревне. А он вот живет в общежитии и никак не решается снять частную квартиру и взять жену к себе. Говорит — дорого просят...