...И вот я уже снова помогаю ему. Мы с Майком сваливаем с машины землю: засыпаем одну из ям, которых так много на участке дяди Семена. Шофер стоит рядом и курит. Конечно, он мог бы помочь нам, но, видимо, он не хочет, а просить его мы не будем. Наверно, дядя Семен
не уплатил ему за это... Сам дядя Семен ушел по каким-то своим делам и сказал, что вернется часа через два. Я знаю, что у него сейчас много забот. Нужно договориться о строительстве забора. Он считает это очень важным и срочным делом.
Наконец, земля сгружена, машина уходит, и мы с Майком растягиваемся на траве отдохнуть.
Майк кусает длинный, тонкий стебелек травинки и смотрит в небо.
— Вообще-то, позаниматься бы надо, — задумчиво говорит он.— У меня на осень переэкзаменовка по истории...
— Ну, вот мы скоро засыпем все ямы, тогда позанимаешься,— говорю я.
— Черта с два! — сердито произносит Майк и, приподнявшись на локтях, красиво сплевывает сквозь зубы далеко в сторону. — Забор с отцом будем делать. А потом амбар перевезем, дом начнем ставить. Работы хватит!
— Но ведь не ты же будешь дом ставить!
— Конечно, не я. Но помогать-то надо! Ведь все приходится делать подешевле, сам понимаешь. У нас теперь вся жизнь этому дому подчинена. Лучше бы уж не брались... Каждую копейку отец усчитывает... У Кирки туфли порвались, так сколько шуму было!.. Про себя и
маму я уж не говорю. Мы обойдемся...
Я гляжу на худое, веснушчатое лицо Майка, вижу, как в его серых глазах отражается маленькое облачко, и мне почему-то становится жалко брата. Раньше я ему только завидовал: он большой, почти взрослый, перешел уже в десятый класс, он помогает отцу строить дом, а это
ведь так интересно! Как игра! Но сейчас я начинаю понимать, что игра эт а—очень нелегкая.
Я почему-то думаю о Кире. Она никогда не говорит со мной о строительстве дома. Она ничем не возмущается, ни на что не жалуется. Но я сам вижу, что она одета
намного хуже Аллочки, что она только по выходным покупает себе одну порцию мороженого.
Она очень терпелива, очень спокойна. Я еще никогда не видел такой терпеливой и спокойной девчонки, как Кира. Она так заботится о своем отце, как о нем не заботитсяникто. И все-таки мне кажется, что когда она жила в Молочном переулке, она была веселей и относилась
к дяде Семену как-то иначе. Видно, и ей нелегко достается эта дача в Малаховке...
Вечером мы с Майком возвращаемся на электричке в Перово. Кира и Аллочка приготовили нам вкусный ужин. В душевой, которую устроил во дворе Майк, нас ждет подогревшаяся за день вода. Мы с Майком весело моемся, отфыркиваемся, шлепаем друг друга по спине и потом свежие, с еще не высохшими волосами, бежим в столовую.
После ужина Майк уходит к себе наверх заниматься.
Кира помогает тете Оле мыть посуду, а мы с Аллочкой выходим в палисадник, садимся рядом на скамейку и долго сидим молча. От усталости у меня ноет спина, болят руки и ноги, но все равно мне очень хорошо, очень приятно, потому что я сейчас отдыхаю, потому что кругом зелень и удивительная тишина, потому что рядом сидит очень красивая девочка Аллочка Жук.
Если бы ребята из нашего класса увидали меня сейчас на скамейке рядом с Аллочкой, они наверняка
сказали бы, что я за ней бегаю, и стали бы меня дразнить. Да и сам я, будь здесь наши ребята, ни за что
не сидел бы с Аллочкой рядом так спокойно. Я бы обязательно чем-нибудь задел ее, дернул за косы или даже стукнул. Но ребят наших поблизости нет, и мне совсем не хочется обижать Аллочку. Даже наоборот, мне очень хочется сказать ей что-нибудь такое приветливое,
хорошее, но я никак не могу придумать, что сказать, и поэтому молчу.
Аллочка начинает говорить первой. Она рассказывает о музыкальной школе, в которой учится, об учителях, о своих подругах. Я тоже начинаю ей рассказывать о нашем классе, о том, как я и мой друг Борька воюем со старостой Женькой Верховым, который без конца бегает жаловаться учительнице и старается перессорить всех ребят в классе. Я так увлекаюсь, что даже не замечаю, как темнеет. Где-то вдали гремит электричка, и раздается ее протяжный, берущий за душу гудок. В соседнем доме заводят патефон, и до нас доносятся слова веселой песенки:
Эх, Андрюша,
Нам ли быть в печали?
Не прячь гармонь,
Играй на все лады...
Тетя Оля открывает окно в палисадник и громко говорит:
— Сема, Аллочка, спать пора.
— Мы сейчас, — откликается Аллочка.
Но я чувствую, что уходить ей не хочется, и мне тоже не хочется уходить со скамейки, хотя уже и тянет
спать и слипаются глаза.
Я думаю о том, как было бы хорошо, если бы мы с Аллочкой жили в одном доме или в соседних домах,
или учились бы в одном классе, или хотя бы в одной школе. Я бы тогда, наверно, не побоялся насмешек ребят и дружил бы с Аллочкой.
Однако она живет в далеком от моего дома Молочном переулке, и увидеть я ее могу только у дяди Семена.
И я чувствую что-то вроде благодарности дяде Семену за то, что он подружился с Аллочкиным папой, и
за то, что Аллочка гостит у него сейчас в Перово и наверняка будет гостить в Малаховке.
3
И вот снова лето, и снова я живу у дяди Семена, только уже не в Перово, а в Малаховке. Полдома в Перово продано. В Малаховке построен маленький домик, к двери которого ведут три высокие ступеньки без перил.
Нынешним летом мама хотела снимать для меня дачу, но дядя Семен отговорил ее.
Я помню, как еще весной дядя Семен сидел у нас в комнате, курил, жадно, глубоко затягиваясь, маленькие папироски и убеждал маму:
— Ну, зачем тебе снимать где-то у чужих людей дачу, оставлять ребенка с домработницей, волноваться, мотаться взад-вперед? Разве Семе плохо будет у нас?
Разве он когда-нибудь на нас обижался?
Дядя Семен перевел на меня взгляд своих усталых выпуклых глаз и вдруг как-то жалко, заискивающе улыбнулся.
Я отрицательно помотал головой: нет, я никогда не обижался на дядю Семена. Мне очень хочется к нему на дачу. Я бы стал помогать ему. И потом, может быть, туда приедет Аллочка?..
Мама, наверно, поняла, что мне хочется в Малаховку, и согласилась. И тут же решила отпустить нашу домработницу Ксеню на все лето в отпуск.
И едва только она сказала это, как я заметил, что у дяди Семена изменилось лицо. Из какого-то жалкого, просящего оно стало решительным, строгим. На впалых щеках дяди Семена быстро задвигались крупные желваки.
Закурив новую папиросу и отвернувшись к окну, он глухо спросил:
— Ты, наверно, уже... собрала деньги для дачи?
— Да... — ответила мама.
— Не сможешь ли дать их пока мне?... Я бы сделал террасу... А потом рассчитаемся... Свои же люди... Все равно, когда я построю большой дом, все вы будете летом жить у меня...
Мама как-то растерянно, даже испуганно согласилась:
— Да-да, конечно, Сема!.. Я их тебе дам... Если хочешь, прямо сегодня. Вот пойдем, я сниму с книжки и отдам тебе...
— Это было бы хорошо... Я бы начал террасу уже к приезду Семочки...
Я видел тогда, что им обоим как-то неловко — и маме и дяде Семену. И мне тоже было неловко. Я почему-то вспомнил, что говорил мне в прошлом году Майк о дачниках, и мне захотелось рассказать это маме.
Но потом я подумал, что тогда она может не отпустить меня в Малаховку, я не увижу Аллочку и вообще все получится очень нехорошо.
И я не сказал маме ничего.
Террасу мы делаем с дядей Семеном вместе. Плотники установили столбы для нее, сделали каркас. А мы настилаем пол, связываем столбы каркаса планками и прибиваем к ним маленькие дощечки «в елочку». Из этих дощечек получается красивая стенка. Стенку дядя
Семен делает сам. А я только помогаю ему: отпиливаю доски, забиваю гвозди. Пробовал я и строгать, но у меня еще получается плохо, и дядя Семен доски мне не доверяет, строгает их сам.