Когда он вернулся к Саре, та сидела на траве в боковом дворе и всхлипывала, закрыв лицо руками.
Сделав очередной глоток вина, Сара проследила за тем, как белки гоняются друг за другом по заднему двору. Это был уже третий бокал каберне — первые два она выпила за ужином, — и у нее приятно плыло перед глазами. Наконец она начинала чувствовать себя расслабленной.
Репортер расстроил ее своим внезапным появлением и прямыми вопросами, но дело было не только в этом. Словно какой-то телепат-садист, он проник в самую суть и обратился к наиболее уязвимой эмоции Сары — к чувству вины.
Ей хотелось крикнуть ему: «Да, вообще-то чувствую! И вину за то, что не помогла, и ответственность за то, что случилось!» Но она не могла произнести и слова. Вместо этого вопрос парня будто парализовал все ее тело, затронув самые глубокие, самые сокровенные мысли и внушив страх.
Разрыдавшись, словно ребенок, у Кенни на руках, Сара позволила ему отвести себя в дом и уложить на кровать. Она уснула в бесконечном потоке бессмысленных вопросов, бегущем у нее в голове: «Почему Кенни не починил чертов звонок, хотя я просила его об этом раз шесть или семь? Почему я не встала проверить, когда услышала, как Бандит залаял у окна? Почему? Почему? Почему?»
Услышав, что стеклянная дверь скользнула в сторону, она повернулась и увидела Кенни, который спустился в патио. Бандит семенил за ним.
— С посудой покончено, — проговорил он, вытирая руки о рубашку.
— Спасибо, милый.
Он подсел к ней на диванчик.
— Успокоилась?
— Почти, — ответила она, снова глотнув вина.
Едва спустившись по ступенькам в патио, Бандит резко, будто пушистый сурок, рванул за парой белок. Одна из них перемахнула через забор к соседям, а вторая вскарабкалась на дерево. Бандит, принюхиваясь и скуля, заметался вокруг ствола.
— Уверена, что не хочешь, чтобы я позвонил в газету и пожаловался?
Она покачала головой.
— Не стоило мне так расстраиваться. Это просто... произошло так неожиданно.
— Боюсь, прежде чем полегчает, станет еще хуже, — сказал он. — Я проверил автоответчик. Пришло два сообщения от репортеров: одно от какой-то женщины со Второго канала, а другое из питтсбургской газеты.
— Удали их, пожалуйста.
Он погладил ее по ноге.
— Уже сделано.
Бандит вдруг залаял и бросился к бревенчатому забору, что тянулся вдоль боковой стороны двора.
Сара напряглась.
А потом быстро выдохнула, когда стало ясно, что лай этот был радостным, а поводом для него послужил их сосед.
— Вечер добрый, не хотел вас пугать, — сказал Пол Блонер. Он перегнулся через забор, чтобы погладить довольного Бандита. — Молодец. Хороший мальчик. — Пол радостно рассмеялся, и после тяжелого дня слышать его голос было для Сары и Кенни сущим удовольствием.
— Кажется, он учуял сюрприз, который я для него приготовил, — заметил Пол, почесывая пса за ушами. — Да, мальчик, учуял?
— Ты слишком его балуешь, — отозвался Кенни с улыбкой.
— Я уже говорил вам, ребята: избаловать хорошую собаку невозможно. — Он вытащил из кармана брюк что-то завернутое в жирную бумажную салфетку. — Ты готов, мальчик?
Он развернул салфетку и подбросил высоко в воздух косточку от бифштекса, и та приземлилась посреди двора. Бандит развернулся на коротких лапах и, рванув туда, выхватил кость из травы. Потом засеменил было к дому, но быстро передумал и, сделав широкий крюк, залег в тени большого дуба, на который чуть ранее загнал белку.
— Хорошее выбрал местечко, — оценил Пол, переводя взгляд на соседей. — Оттуда можно отгонять кроликов от ваших овощей.
Сара при упоминании огорода поморщилась. Кенни почувствовал, что ей неприятно, и поспешил вступить в разговор:
— Ты не хуже меня знаешь, что Бандит даже в самых безумных своих мечтах не поймает ни одного кролика.
— Никогда не говори «никогда», — ответил Пол без особых эмоций, после чего, сверившись с часами, сделал гримасу. — Пора мне обратно в берлогу, ребята. Уже скоро «60 минут» начнутся.
— Спасибо за кость, — сказал Кенни, маша рукой.
— На здоровье, — бросил Пол через плечо и исчез в доме.
— Ты в порядке? — спросил Кенни.
Сара положила голову ему на плечо.
— В порядке.
— Ты почти все время молчала.
— Знаю. Наверное, я еще немного... чувствительна. И пьяна. — Она хихикнула, удивив его. — И возбуждена.