Идея террариума, однако, запала глубоко. По приезду в Москву мы с мамой записались в клуб «акваристов и террАристов», как его называли завсегдатаи клуба. Вернее, записалась мама, а мне было нельзя: несовершеннолетних не допускали к членству в клубе, где есть потенциально опасные (ядовитые) животные. На лекции мы ходили вдвоём или по очереди: маме тоже было интересно.
Время от времени животные размножались, и детёнышей раздавали всем желающим. Так, у нас пожила парочка зелёных жаб, несколько прытких и зелёных ящериц, сетчатые ящурки.
Кормили мы их мучным червём и мотылём, посыпая червяков сверху витаминным порошком и глюконатом кальция, а ещё в специальных банках разводили бабочек огнёвок, но те почему-то скоро сдохли. Банки с червяками стояли в блюде с водой, иначе до них добирались домашние жёлтые муравьишки и устраивали бойню, а трупы потом гнили. Однажды математик дядя Саша, наблюдая копошение червей, восхищённо заметил, что их движение можно описать красивой системой уравнений. А ещё мне нравилось наловить мух двумя банками, посадить туда ящерицу и смотреть, как она охотится. Неподвижную добычу наши животные не видели.
Ящериц регулярно кварцевали ультрафиолетовой лампой. Вырезали им лабиринт из пенопласта, понатыкали убежищ из черепков от цветочных горшков. Землю и коряги продавали на Птичьем рынке, но интереснее было найти в лесу. Угол с террариумами мы именовали «Гадовы выселки».
Прыткий ящер по имени Артём оказался чересчур прытким: по дороге из клуба развязал мешочек, который мама несла за пазухой, и удрал. Мама почувствовала, что по ней бегает ящерица, и говорила мне, где, а я хлопала её по пальто и ловила. А дело было в Елисеевском гастрономе: это неправда, что там отоваривались только избранные. Посетители были премного удивлены. Изловить ящера удалось у мамы на спине, а потом медленно протолкнуть к животу. Хвоста беглец так и не отбросил. Он оказался не только бегучим, но и кусачим, а все прочие не кусались. Зато самым красивым, похожим на хозяйку Медной горы — с золотой короной и голубыми пятнышками по бокам.
Одного зелёного ящера нам отдали уже без хвоста: сказали, его откусила агама. Мы наблюдали, как хвост отрастает — очень забавно. А новый хвост дурачок снова отбросил, когда его в руки брали. Видать, по привычке.
Ящурки несколько раз откладывали яйца, но, несмотря на соблюдение инкубаторской технологии, из них никто не вывелся. Наверно, яйца были неоплодотворённые. Прочие гады размножаться не пробовали.
Однажды мы чуть было не завели песчаного удавчика. Но папа сказал, что он тогда заведёт удавочку. Змей у нас так и не было: они очень красивые, но для правильного развития змей нужно кормить мышатами и лягушатами, а их жалко.
У нас сложилась традиция: всех теплокровных называть английскими именами, а холоднокровных русскими, причём человеческими. Сейчас я думаю, это было подсознательное утверждение, что люди — гады. Наших жаб звали Алёна и Ивашка. У них были потрясающе красивые золотые глаза. В одной подростковой тусовке мне встретилась парочка с такими именами, и я им поведала о тёзках. Алёнка посмеялась, а Ванька обиделся.
Я училась в английской спецшколе, и на экзамене в восьмом классе мне попалась тема про домашних животных. Я рассказала про кошку и хомячка, а потом говорю, что ещё у меня есть lizards and toads.
— Who? — переспрашивает тётка-экзаменатор.
— Ящерицы и жабы.
Мне тут же поставили пятёрку и отправили. Видно, испугались, что я буду рассказывать, как я take care of them (за ними ухаживаю).
ЖАРЕНЫЕ УЛИТКИ
Кроме земноводных и пресмыкающихся, на раздаче в клубе были улитки ахатины с Сейшельских островов. Мы взяли парочку и поселили в пятилитровую банку с землёй на дне. Улитки подъедали все растительные отходы со стола и прилежно наращивали колечки к своим домикам. Они с любопытством, всеми четырьмя рожками, изучали любые предметы, послушно отлеплялись от поверхности, когда их тянули за раковину, и презабавно ели с руки: щекотно скребли своими тёрками.