— Гаденыши, — сказала Рут. — Все деревья за пять минут сожрут.
Мэг пошла в дом, а все остальные — в лес за ветками. Донни взял топорик, мы срубили несколько молодых деревец, счистили с них кору и разрезали примерно пополам. Управились мы быстро.
По возвращении мы застали Рут и Мэг в гараже. Они смачивали тряпье керосином. Мы обматывали ветки тряпками, Рут их перевязывала бельевой веревкой, и мы окунали их в керосин.
Рут дала каждому по ветке и сказала:
— Смотрите, как это делается. Потом будете сами. Только лес к хренам не спалите.
Это было ужасно по-взрослому.
Рут доверяла нам огонь, факелы.
Моя мать такого в жизни бы не позволила.
Вслед за Рут мы отправились во двор. Наверное, с этими факелами мы смахивали на кучку крестьян, преследующих монстра Франкенштейна. Но вели мы себя не столь по-взрослому — а будто шли на вечеринку: все дурачились и хорохорились, не считая Мэг, которая относилась к происходящему очень серьезно. Уилли взял голову Рупора в «замок» и запустил костяшки пальцев ему в прическу — мы научились этому приему у «Копны» Кэлхуна — трехсотфунтового борца, известного своим «Большим всплеском». Мы с Донни бок о бок шагали позади, размахивая факелами, словно пара тамбурмажоров, и хихикали как придурки. Рут, похоже, было наплевать.
Подойдя к березе, Рут достала из кармана коробок безопасных спичек.
Гнездо на этом дереве было из крупных.
— Я разберусь с этим, — сказала Рут. — А вы смотрите.
Она зажгла факел и немного подождала, пока пламя поутихнет.
— Будьте осторожны, — сказала она. — Если не хотите сжечь дерево.
Она поднесла огонь дюймов на шесть под гнездо.
Гнездо начало таять.
Не горело. Таяло, как пенопласт, скукоживалось. Оно было толстым и многослойным, но надолго этих слоев не хватило.
И внезапно оттуда посыпались корчащиеся, извивающиеся тельца — толстые мохнатые гусеницы — дымящиеся и потрескивающие.
Казалось, можно услышать, как они кричат.
В одном-единственном гнезде их были целые сотни. Слой паутины сгорал, под ним оказывался еще один, и гусеницы сыпались оттуда еще и еще. Все падали и падали без конца к нашим ногам, словно черный дождь.
Тут Рут наткнулась на золотую жилу.
Выглядело это так, словно прямо на факел шмякнулся, разваливаясь на лету, живой сгусток дегтя размером с мяч для софтбола.
Факел зашипел — так их было много — и почти потух. Потом снова разгорелся, и те, что к нему прилипли, сгорели и попадали.
— Боже, ни хрена се! — сказал Рупор.
Рут смерила его взглядом.
— Извини, мам, — сказал он, продолжая таращить глаза.
— Стоит отметить — зрелище было потрясающее. Я такой бойни в жизни не видел. Муравьи на крыльце и в подметки не годились. Муравьи маленькие, их едва видно. Когда льешь на них кипяток, они просто скручиваются и умирают. А некоторые из гусениц были длиной в целый дюйм. Они извивались и выворачивались — видно, жить хотели. Я посмотрел на землю. Все было усыпано червями. Большинство — мертвые, но и живых оставалось немало, и они пытались уползти.
— А с этими как? — спросил я.
— А с этими хрен, — сказала она. — Сами подохнут. Или птицы ими полакомятся. — Она усмехнулась. — Мы открыли духовочку, пока они еще сырые. Не пропеклись.
— Теперь не только пропеклись, но и поджарились, — сказал Уилли.
— А давайте возьмем камень, — предложил Рупор, — и передавим.
— Слушай, что я сказала. Оставь их, — велела Рут. Она снова залезла в карман. — Вот.
Она протянула каждому по книжке спичек.
Мы взяли. Все кроме Мэг.
— Я не хочу, — сказала она.
— Что?
Она отдала коробок.
— Я… не хочу. Пойду лучше закончу стирку, хорошо? Это… ну…
Она опустила взгляд, вниз, на свернувшихся на земле обугленных гусениц и их выживших товарищей, пытавшихся уползти подальше, и побледнела.
— Что? — сказала Рут. — Противно, да? Ты что, брезгуешь, милочка?
— Нет. Просто не хочу.
Рут рассмеялась.
— Черт бы меня побрал. Поглядите-ка, мальчики, — сказала она. — Черт возьми.
Она все еще улыбалась, но внезапно лицо ее сделалось очень суровым. Я испугался и вспомнил о том дне со Сьюзен. Словно она все утро держала Мэг под прицелом, а мы просто не замечали. Слишком увлеклись.
— Вы поглядите, — сказала она. — Мы тут на уроке женственности. — Она подошла ближе. — Мэг у нас брезгливая. Вы же знаете, мальчики, что девочки брезгливые, да? Леди! А Мэг у нас леди! Конечно же.
От ее слов веяло жестокой издевкой; в них слышался нескрываемый гнев.