Потому что теперь я считаю, что по большому счету это было сугубо личным, частью моего мировоззрения. Я пытался убедить себя, что всему виною бесконечная распря между моими родителями, пустое холодное безразличие, выработанное мною посреди их непрекращающегося урагана. Но я в это почти уже и не верю. Сомневаюсь, что и раньше верил по-настоящему. Родители любили меня, во многом больше, чем я заслуживал — как бы ни относились друг к другу. И я это знал. Большинству и этого бы хватило.
Нет. Истина в том, что таков был я сам. Я ждал этого, или чего-то подобного, ждал, когда оно случится. Как будто нечто первобытное, подавленное, охватило меня, освобождая и изменяя, какой-то дикий черный вихрь, вызванный мною в этот прекрасный солнечный день.
И я задаюсь вопросом: кого я ненавидел? Кого и чего боялся?
Там, в подвале у Рут, я стал понимать, что гнев, ненависть, страх и одиночество — это одна кнопка, и достаточно нажатия пальца, чтобы воспламенить их и привести к разрушению.
И я понял, что у них может быть вкус победы.
Уилли отошел назад. В кои-то веки он не казался неуклюжим. И ударил Мэг плечом прямо в живот, от чего она подскочила.
Думаю, единственная надежда была на то, что кто-то из них промажет и разобьет голову об стенку. Но никто этого делать не собирался. Она уже выдыхалась. Пространства для движений нет, деваться некуда. Ей ничего не оставалось, кроме как рухнуть наземь. И это случится скоро.
Рупор разбежался. Мэг скрестила ноги, чтобы не попало в пах.
— Плачь, мать твою! — заорал Уилли. Как и все остальные, дышал он с трудом. Он повернулся ко мне. — Не плачет, смотри.
— Ей пофигу, — сказал Рупор.
— Заплачет, — сказал Уилли. — Заставлю.
— Слишком гордая, — произнесла Рут позади. — Гордыня до добра не доведет. Запомните. Чем выше залетел — тем больнее падать.
Донни налетел на Мэг.
Футбол был его коньком. Голова девушки стукнула по шлакоблоку. Руки безвольно упали. Взгляд был стеклянным.
Она съехала по стене на несколько дюймов.
Потом остановилась.
Рут зевнула.
— Пока хватит, мальчики, — сказала она. — Она не заплачет. Не в этот раз.
Она поманила нас рукой.
— Пошли.
Похоже, ребята еще не закончили. Но Рут уже надоело.
Уилли пробормотал что-то насчет глупых потаскух, после чего они гуськом пошли из подвала.
Я ушел последним. Было трудно отвести взгляд.
Как такое могло случиться?
Мэг съехала вниз и уселась на корточки на холодном бетонном полу.
Не уверен, что она меня вообще заметила.
— Идем, — сказала Рут.
Она захлопнула металлическую дверь и заперла ее на засов.
Мэг осталась там, в темноте. За дверью из скотобойни. Мы поднялась на кухню и взяли колы. Рут достала кусок сыра «чеддер» и крекеры. Мы расселись за обеденным столом.
Сьюзен до сих пор плакала, но теперь потише. Потом Уилли встал и включил телевизор, и «Правда или последствия»[19] заглушили ее всхлипывания.
Некоторое время мы смотрели телешоу.
Перед Рут на столе лежал раскрытый женский журнал. Она курила «Тарейтон журнал и попивала колу из бутылки.
Наткнулась на фото — рекламу губной помады — и остановилась.
— Ничего не понимаю, — сказала она. — Женщина как женщина. Вы что-нибудь видите? Что в ней такого?
Она подняла журнал.
Уилли посмотрел, пожал плечами и вцепился зубами в крекер. Но мне эта женщина показалась симпатичной. Возрастом, примерно, как Рут, может чуть младше, но симпатичная.
Рут покачала головой.
— Эта баба, куда не глянь - везде, — сказала она. — Кругом. Сьюзи Паркер. Знаменитая модель. И я ничего в ней не вижу. Рыжая. Может, в этом дело. Мужчины любят рыжих. Но Мэг тоже рыжая, черт побери. И у Мэг волосы красивей, согласитесь?
Я снова посмотрел на фотографию. И согласился.
— Ничего не понимаю, — сказала она, нахмурившись. — Мэг точно красивей ее. Намного красивей.
— Конечно, — сказал Донни.
— Мир сошел с ума, — сказала Рут. — Нет, этого мне не понять.
Она отрезала кусочек сыра и положила на крекер.
Глава двадцать шестая
— Отпросись у мамы заночевать у нас сегодня, — сказал Донни, — разговор есть.
Мы стояли на мосту на Мэйпл и швыряли камни в воду «жабкой». Река был ленива и прозрачна.
— Что мешает поговорить сейчас?
— Ничего.
Однако он так и ничего не сказал.
Не знаю, почему я противился идее заночевать у Чандлеров. Может, из-за уверенности, что увязну в этом деле еще больше. Или же я просто знал, что мама скажет: «У Чандлеров теперь девочки, и мне это не нравится».