Поразительно. Чего только не добьешься одной-единственной баночкой воды.
Я вновь подумал, какая же она беспомощная.
Меня посетила мысль — интересно, испытывали ли все остальные то же, что и я — эту всеохватывающую, головокружительную потребность к ней прикоснуться? Положить на нее ладони. Познать это ощущение. Ее грудь, ягодицы, бедра. Этот рыжевато-блондинистый кустик меж ног.
Именно то, чего делать было нельзя.
От этого мне стало дурно. От давления. Оно было слишком сильным.
— Хочешь еще? — спросил Рупор.
— Можно? Пожалуйста.
Он снова убежал к раковине и вернулся с водой. Отдал банку Донни, и Мэг расправилась и с ней.
— Спасибо. Спасибо тебе.
Она облизнула губы. Они обветрились, высохли, местами потрескались.
—Вы… может, вы… Эти веревки… мне от них очень больно.
Было видно, что это правда. Пусть даже Мэг твердо стояла на полу, веревка была крепко натянута.
Уилли посмотрел на Донни.
Оба повернулись ко мне.
Я растерялся. С чего бы им интересоваться моим мнением? Они словно искали у меня что-то, и не были уверены, что найдут.
Как бы то ни было, я кивнул.
— Думаю, мы могли бы, — сказал Донни. — Ненадолго. Но при одном условии.
— Хорошо. Что?
— Ты должна пообещать, что не будешь драться.
— Драться?
— Ты должна пообещать, что не будешь шуметь, драться, и никому об этом не расскажешь. Никому и никогда.
— О чем не расскажу?
— О том, что мы тебя трогали.
Свершилось.
Именно об этом мы и мечтали там, в спальне наверху. Я не должен был удивляться. Но удивился. Я едва мог дышать. Казалось, все в комнате слышали, как билось мое сердце.
— Трогали меня? — сказала Мэг.
Донни покраснел как рак.
— Сама понимаешь.
— Боже мой, — сказала она, качая головой. — Господи. Ну что ты?
Она вздохнула. Задумалась на мгновение.
— Нет, — сказала она.
— Мы не сделаем тебе больно, ничего не сделаем, — сказал Донни. — Просто потрогаем.
— Нет.
Теперь она все взвесила и решила, и просто не могла себе представить, как согласиться на это, и неважно, что происходит. Это было ее последнее слово.
— Честно. Просто потрогаем.
— Нет, не потрогаете. Никто из вас.
Она вышла из себя. Но Донни тоже.
— Мы в любом случае сможем это сделать, тупица. Кто нас остановит?
— Я.
— Как?
— А ты только попробуй, мать твою. Я не просто расскажу. Я закричу.
Вопросов не было. Она закричит. Ее наплевать.
Нас поимели.
— Ладно, — сказал Донни. — Хорошо. Оставим веревки как есть. Сунем кляп в рот, и все на этом.
Она была готова расплакаться. Но не готова сдаться. Не сейчас.
— Хорошо, — с горечью сказала она. — Пихайте кляп. Давайте. Отстаньте. Валите!
— Так и сделаем.
Донни кивнул Уилли, и Уилли подошел к ней с тряпкой и платком.
— Открывай, — сказал он.
На мгновение она заколебалась, потом открыла рот. Уилли запихал тряпку и завязал. Туже, чем требовалось. Туже, чем раньше.
— Еще одно, — сказал Донни. — Воды попила? Нас тут не было, ясно?
Она кивнула. Непросто было висеть там обнаженной и сохранять гордость, но ей удалось.
И как ею не восхищаться?
— Хорошо, — сказал он, собираясь уходить.
У меня появилась идея.
Я тронул его за руку, и он остановился.
— Донни.
— Да?
— Слушай. Давай немного ослабим веревки. Чуть-чуть. Просто подвинем стол на пару дюймов. Рут не заметит. Ну ты посмотри на нее. Ты же не хочешь, чтоб она вывихнула плечо, правильно? До утра еще долго, понимаешь?
Я сказал это достаточно громко, чтобы она тоже услышала.
Он пожал плечами.
— Мы дали ей выбрать. Она не захотела.
—Я знаю, — сказал я. И тут я наклонился к нему поближе, улыбнулся и прошептал, — а она может быть, нас отблагодарит. Понимаешь? Она запомнит. И в следующий раз…
Мы подвинули стол.
На самом деле мы его приподняли и толкнули, чтобы несильно шуметь. Для нас троих и Рупора это оказалось не такой уж сложной задачей. В результате веревки ослабли примерно на дюйм, как раз чтобы она была в состоянии изогнуть руки в локтях, чего ей уже давно не удавалось.
— Пока, — прошептал я и закрыл дверь.
И там, во тьме, она кивнула. Наверное.
И я подумал, что отныне я — заговорщик. Двойной агент.
Работаю на обе стороны, сохраняя нейтральность.
До чего чудесная идея!
Я гордился собой.
Какой я хитроумный! Какой добродетельный. Чувства переполняли меня. Я же помог девушке! Настанет день, когда я буду вознагражден. Однажды, я знал, она позволит мне прикоснуться к ней. Да, так и будет. Может, никому другому — но мне.