Я осмотрелся.
— Хорошо. Где все?
Он пожал плечами.
— В магазин пошли.
— Уилли — в магазин? Шутишь?
Он захлопнул книжку и встал, улыбаясь и почесывая подмышку.
— Нет. Уилли в девять часов к зубному. У него дырка в зубе. Офигеть, да?
Донни и Уилли-младший родились с разницей в полтора часа, но волей случая Уилли достались очень слабые зубы, а Донни — нет. Уилли постоянно зависал у зубного.
Мы засмеялись.
— Говорят, ты уже ее видел.
— Кого?
Донни посмотрел на меня. Вообще-то, я никого дурить не собирался.
— А, кузину твою. Да. Возле скалы. Она поймала рака с первой попытки.
Донни кивнул.
— Да, она ничего, — сказал он.
Восторженной похвалой такое не назовешь, но для Донни — а особенно если Донни говорил о девчонке — эта фраза выражала глубокое уважение.
— Ладно, — сказал он. — Погодь, я оденусь. Пойдем посмотрим, как там Эдди поживает.
Я застонал.
Из всех ребят на Лорел-авеню Эдди был единственным, от кого я старался держаться подальше. Эдди был псих.
Помню, как-то играли мы на улице в бейсбол, и тут пришел Эдди. Обнаженный до пояса и с большой черной змеей в зубах. Живой. Дитя природы. Бросил ею в Рупора, тот заорал. Потом — в Билли Боркмана. Короче, он поднимал ее и швырял во всех, гонялся за нами, размахивая ею, пока змея от постоянных падений не окочурилась. А с дохлой было не так весело.
С Эдди бед не оберешься.
В представлении Эдди веселиться — значит, вытворять что-то опасное или незаконное. Желательно, чтобы и опасное, и незаконное сразу — ходить по балкам недостроенного дома или обстреливать яблоками-дичками с моста машины — желательно при этом еще успеть унести ноги. Если попался ты — это весело. Попался он — тоже весело.
Линда и Бетти Мартин клялись, будто видели, как он откусил голову живой лягушке. Кто бы сомневался.
Его дом находился на противоположной стороне улицы, наверху. Том и Лу Морино, жившие рядом, рассказывали, что его без конца избивает отец. Практически каждый вечер. Матери и сестре тоже доставалось. Помню его мать, крупную, добродушную женщину с грубыми руками крестьянки, помню, как она пила кофе с мамой у нас на кухне и плакала, а под глазом у нее сиял громадный отекший синяк.
По словам отца, на трезвую голову мистер Крокер был нормальный мужик, но как напьется — пиши пропало. Не знаю, так оно или нет, но Эдди унаследовал отцовский характер, и мог проявить его в любую минуту. В таких случаях, он тут же хватался за палку, за камень, а то и с голыми руками лез. У нас у всех были шрамы. Мне влетало не один раз. Так что я старался обходить его стороной.
Но Донни и Уилли он нравился. С Эдди было весело, этого не отнимешь. Хотя даже они знали, что Эдди — псих.
И рядом с Эдди они тоже лишались рассудка.
— Знаешь что, — сказал я. — Я тебя провожу. Но сам не пойду.
— Эй, ну ты чего.
— У меня дела.
— Какие дела?
— Просто дела.
— И что делать будешь? Домой пойдешь, мамочкины пластинки слушать? Перри Комо не наслушался?
Я посмотрел на него. Он знал, что это уж чересчур.
Мы все тащились с Элвиса.
Он рассмеялся.
— Как знаешь, чувак. Обожди минутку. Ща вернусь.
Он пошел в свою комнату, и мне стало интересно, как они устроились, ведь теперь у них жили Мэг и Сьюзен; кто где спит? Я подошел к дивану и взял «Пластикмэна». Полистал и положил на место. Потом я пошел в столовую, где на столе было разложено чистое белье, а оттуда — на кухню. Открыл холодильник. Еды там было, по обыкновению, на целый полк.
Я крикнул Донни:
— Я колу возьму?
— Конечно. И мне одну открой, ладно?
Я взял две колы и полез в ящик стола за открывашкой. Столовое серебро было тщательно натерто и аккуратно сложено. Меня всегда занимал вопрос: почему Рут, держа в доме столько еды, имела всего пять столовых приборов — пять ложек, пять вилок, пять ножей, пять ножей для стейка — и ни одной ложки для супа? Конечно, кроме нас Рут, насколько я знал, никаких компаний не водила. Но теперь здесь жили шесть человек. Я подумал, что она, возможно, в кои-то веки, сдастся и купит суповые ложки.
Я открыл бутылки. Пришел Донни, и я отдал ему одну. Донни нарядился в джинсы, кеды и футболку. Футболка обтягивала пузо.
Я похлопал по нему.
— Следи за ним, Дональд, — сказал я.
— За собой лучше последи, педик.
— О, так я, значит, педик?
— Дебил ты, вот ты кто.
— Я дебил? А ты — шлюшка.
— Шлюшка? Это девки — шлюшки. Девки и педики. Так что шлюшка тут ты. А я — Д’Артаньян.