И все, что пытался я осознать вот уже несколько дней вдруг стало предельно ясным.
Я задрожал, словно голышом стоял на жестоком декабрьском ветру. Потому что я видел, я чувствовал запах, я слышал ее крики. Я видел все, что в будущем ждало Мэг, все, что ждало меня — все последствия такого поступка.
И я понял, что в этом я одинок.
Все остальные — включая Рут, со всей ее импульсивностью, превратившей ее в тюремщицу, со всей ее изуверской изобретательностью, со всеми ее разглагольствованиями о том, что было бы, не уйди она с работы, не встреть Уилли-старшего, не выйди замуж, не нарожай детей — все остальные попросту лишены были воображения.
Никто. Ни один из них. Не имел ни малейшего представления.
Ко всему, кроме себя любимых, ко всему, что будет потом, они были слепы.
И я дрожал, да. У меня были причины. Я понимал.
Я был захвачен в плен дикарями. Я жил с ними. Я был одним из них.
Нет. Не дикарями. Точно не дикарями.
Хуже.
Скорее они походили на свору собак или кошек, на стаю безжалостных красных муравьев, с которыми так любил играть Рупор.
Будто совсем другой вид. Существа, только прикинувшиеся людьми, но напрочь лишенные человеческих чувств. Меня засасывало в трясину.
В трясину зла.
Я бросился к лестнице.
Уилли выругался, и я почувствовал, как острие его ножа чиркнуло по рубашке. Я схватился за деревянные перила и рывком подтянулся на лестницу.
Я споткнулся. Подо мной кричала и размахивала руками Рут, рот ее разверзся широкой зияющей пропастью. Уилли схватил меня за ногу и потянул. Рядом стояли банки с краской и ведро. Я швырнул их вниз, и Уилли снова выругался, а вместе с ним и Эдди. Я вырвал ногу и встал, и вслепую кинулся вверх по лестнице.
Дверь была открыта.
Летняя жара окатила меня тяжелой волной. Я не мог кричать. Я задыхался. Я услышал, что они приближаются и спрыгнул с крыльца.
— Быстрей! — завопил Донни.
Внезапно он забрался на меня — сбил меня с ног и выдавил весь воздух из легких, но я оказался быстрее. Я сбросил его и вскочил. Уилли возник сбоку, отрезая мне путь к дому. Нож сверкнул в лучах солнца. Я не стал прорываться.
Я проскочил мимо раскинувшего руки Донни и побежал к лесу.
Я был на полпути, когда Эдди настиг меня, бросившись всем телом в ноги. Я упал, и он оказался на мне — бил, пинал, пытаясь выбить мне глаза. Я перекатился и извернулся. Мне удалось вырваться. Он ухватился за рубашку. Рубашка порвалась, я упал на спину, и тогда Донни тоже влез на меня, и только когда подошел Уилли, почувствовав нож у горла, я перестал сопротивляться.
— Домой, сука, — сказал он. — И чтоб ни слова.
Меня повели назад.
Вид моего собственного дома был пыткой. Я смотрел на него в надежде заметить хоть какие-то признаки жизни, но их не было.
Мы поднялись по ступеням крыльца, а потом снова спустились в холодную, пахнущую краской тьму.
Рут стояла, скрестив руки на груди.
— Дурак, — сказала она. — Куда ты собрался, черт возьми?
Я не ответил.
— Ну что ж, думаю, теперь ты с ней заодно, — сказала она. — Уж не знаю, что с вами всеми делать.
Она покачала головой, после чего рассмеялась.
— Радуйся, что у тебя нет такой маленькой точечки, как у нее. Иначе у тебя был бы серьезный повод для беспокойства.
Дениз захихикала.
— Уилли, иди принеси веревку. Лучше его свяжем, чтоб не бегал.
Уилли сходил в убежище и вернулся с коротким куском веревки. Отдал нож Донни. Тот держал его, пока Уилли связывал мне руки за спиной.
Все наблюдали и ждали.
И в этот раз Донни, похоже, смотрел мне в глаза без проблем.
Разобравшись со мной, Рут повернулась к Рупору и протянула ему спички.
— Ральфи! Готов принять эту честь?
Рупор улыбнулся, зажег спичку и склонился над раковиной. Отпрянул и поднес спичку к одной из свернутых газет.
Отступил назад. Газета ярко запылала.
— Тебе лишь бы что-то поджечь, — сказала Рут и повернулась к остальным. Зевнула. — Кто хочет это сделать?
— Я хочу, — сказал Эдди.
Она посмотрела на него, слегка улыбаясь. Этот взгляд не так давно предназначался лишь мне одному.
Видимо, я больше не был ее любимчиком в квартале.
— Возьми монтировку, — сказала она.
Эдди послушался.
Они поднесли ее к огню. Стояла тишина.
Когда Рут сочла ее достаточно горячей, мы все направились в убежище.
Глава сорок вторая
Я не буду этого рассказывать.
Ни за что.
Есть вещи, о которых знаешь: лучше умереть, чем рассказать об этом. Вещи, о которых знаешь: лучше умереть, чем это увидеть.