Янг Роберт
Девушка-одуванчик
Роберт Янг
Девушка-одуванчик
Увидев на холме девушку, Марк вспомнил стихотворение Эдны Сент-Винсент Миллс (1). Оно пришло ему в голову, наверное, потому, что девушка стояла на солнце и ветер трепал ее волосы - золотистые, как цветок одуванчика; а может быть, и потому, что старомодное белое платье обвилось вокруг ее стройных ног. Во всяком случае, Марк был уверен, что она непонятным образом перенеслась из прошлого в настоящее. Первое впечатление оказалось ошибочным: как потом выяснилось, она явилась не из прошлого, а из будущего.
Он вскарабкался на холм и, тяжело дыша, остановился позади нее. Она еще не видела его, и он думал, как заговорить с ней, не испугав. Пытаясь придумать чтонибудь, он достал трубку, набил ее и разжег, прикрывая от ветра ладонями. Подняв голову, он увидел, что девушка уже стоит к нему лицом и с любопытством разглядывает его.
"Марк медленно подошел к ней, остро чувствуя близость неба и наслаждаясь дующим в лицо ветром. Он подумал, что ему следует почаще совершать прогулки. До холма он шел лесом, а теперь лес, уже тронутый кое-где огненными красками осени, раскинулся далеко внизу, а за лесом виднелось маленькое озеро со стандартным домиком на берегу и мостками для ловли рыбы. Когда жену Марка неожиданно вызвали в суд она была присяжным заседателем, - ему пришлось проводить оставшиеся две недели летнего отпуска в одиночестве. Днем он ловил рыбу с мостков, а прохладными вечерами - читал, сидя у большого камина в гостиной. Через два дня размеренное существование ему приелось; он отправился побродить по лесу, вышел к холму, поднялся на него и увидел девушку.
Подойдя поближе, он увидел, что глаза у нее голубые-голубые, как небо, на фоне которого вырисовывался ее силуэт. Лицо у нее было юное, нежное, прелестное. Он с трудом подавил желание протянуть руку и погладить девушку по щеке, обласканной ветром; он почувствовал, как дрожат кончики пальцев.
Да ведь мне сорок четыре, а ей едва ли больше двадцати, подумал он. О господи, что на меня нашло!
- Любуетесь видом? - спросил он громко.
- О да, - сказала она, повернулась и восторженно всплеснула руками. - Это же просто чудесно! Марк посмотрел в ту же сторону.
- Да, - сказал он. - Да.
Внизу, у подножия холма, снова начинался лес. Теплые сентябрьские краски его захлестнули всю долину, стиснули деревушку, видневшуюся невдалеке, и сошли на нет у самой границы городских предместий: А вдали таял в дымке зубчатый силуэт Коув-сити, похожий на расползшийся средневековый замок - в дымке он казался каким-то совсем невещественным, сказочным.
- Вы тоже из города? - спросил он.
- Пожалуй, - ответила она и улыбнулась. - Я из того Коув-сити, который старше этого на двести сорок лет.
По улыбке девушки он понял, что она и не надеется убедить его, но что в глубине души ей было бы приятно, если бы он притворился, будто верит ее словам. Он тоже улыбнулся.
- То есть из города две тысячи двухсот первого года нашей эры? - сказал он, - Должно быть, город к тому времени неимоверно вырос?
- Да, вырос, - сказала она. - Теперь это часть гигантского города, который доходит до этого самого места. - Она показала на опушку леса у подножия холма. - Две тысячи сороковая улица проходит прямо через ту кленовую рощицу, - продолжала девушка. - Видите вон те белые акации?
- Да, - сказал он, - вижу.
- Там теперь новая площадь. И на ней такой большой магазин самообслуживания, что его за полдня еле обойдешь. Там можно купить все - от аспирина до аэрокаров. А рядом с магазином, там, где у вас буковая роща, большой магазин готового платья, в котором продаются новейшие творения ведущих модельеров. Платье, которое на мне, я купила сегодня утром. Оно простенькое и красивое, правда?
Красивое... На нее что ни надень, все будет красиво. Но Марк все-таки взглянул на платье. Оно было сшито из незнакомого материала, явно синтезированного из морской пены и снега. На какие только чудеса не способны фабриканты синтетических тканей... и каких только небылиц не придумывают молоденькие девушки!
- Наверно, вы прибыли сюда на машине времени, - сказал Марк.
- Да, папа изобрел такую машину.
Марк пристально посмотрел на нее. Он никогда не видел такого самообладания - хоть бы чуточку покраснела.
- И часто вы бываете здесь?
- Да. Это мои любимые координаты во времени и пространстве. Порой я стою здесь часами, смотрю в насмотреться не могу. Позавчера я увидела кролика, вчера оленя, а сегодня - вас.
- Но как же это так - вчера, - спросил Марк, - если вы всякий раз возвращаетесь в то же самое время?
- А, я понимаю, что вы хотите сказать. Дело в том, что течение времени действует на машину, как и на все другое, и чтобы вернуться в те же самые координаты, нужно переводить машину назад каждые двадцать четыре часа. Но я этого никогда не делаю, потому что мне больше нравится возвращаться в разные дни.
- Ваш папа когда-нибудь бывал здесь с вами?
Высоко над головой лениво проплывал гусиный клик, и девушка некоторое время следила за ним.
- Папа болен, - сказала она наконец. - А ему бы так хотелось побывать здесь... Но я рассказываю ему обо всем, что вижу, - поспешно добавила она, - а это почти то же самое. Будто он сам бывает тут, Правда?
Во взгляде ее сквозило такое желание услышать подтверждение, что это тронуло его до глубины души.
- Разумеется, - сказал он, а потом добавил: - Как замечательно, должно быть, иметь машину времени.
Она кивнула с серьезным видом.
- Щедрый дар людям, которые любят природу. В двадцать третьем веке таких красивых лугов осталось совсем немного.
Он улыбнулся.
- Не так уж много их и в двадцатом веке. Я бы сказал, что этот уголок своего рода уникум. Надо почаще приходить сюда.
- Вы живете неподалеку? - спросила девушка.
- Я живу в домике милях в трех отсюда. Считается, что я в отпуске, но получается что-то не то. Жена исполняет свои обязанности присяжного заседателя в суде и потому не могла поехать со мной. Откладывать отпуск было уже поздно, вот и приходится мне быть чем-то вроде Торо (2) поневоле. Меня зовут Марк Рандольф.
- А я Джулия, - сказала она. - Джулия Данверс.
Имя идет ей. Идет так же, как и белое платье, голубое небо, холм и сентябрьский ветер. Наверное, она живет в маленькой деревушке в лесу... Если ей хочется выдавать себя за человека из будущего, то это ее дело. Гораздо важнее чувства, испытанные им при первом взгляде на нее, и нежность, которая охватывает его всякий раз, когда он смотрит на ее хорошенькое личико,
- Чем вы занимаетесь, Джулия? - спросил он. - Или вы еще учитесь в школе?
- Я учусь на секретаря, - сказала Джулия. Выставив вперед ногу, она сделала изящный пируэт и сложила руки на груди. - Стать секретарем - моя мечта, - продолжала она. Ведь это просто чудесно - работать в большом важном учреждении и записывать, что говорят важные люди. Вы бы хотели, чтобы я была вашим секретарем, мистер Рандольф?
- Очень бы хотел, - ответил он. - Моя жена была моим секретарем еще до войны. Вот тогда-то мы и встретились.
И зачем я рассказываю ей об этом? - подумал Марк.
- Она была хорошим секретарем?
- Превосходным. Мне было жаль терять такого работника. Но, потеряв ее как секретаря, я приобрел жену, так что вряд ли это можно назвать потерей.
- Да, нельзя. Ну, а теперь мне пора возвращаться, мистер Рандольф. Папа ждет моих рассказов о том, что я видела сегодня, да и ужин надо готовить.
- Вы придете завтра?
- Наверное, приду. Я бываю здесь каждый день. До свидания, мистер Рандольф.
- До свидания, Джулия, - сказал он.
Он смотрел, как девушка легко сбежала вниз по склону холма и исчезла в кленовой роще, где через двести сорок лет должна будет проходить две тысячи сороковая улица. Он улыбнулся и подумал, что это за очаровательный ребенок. Как, наверное, прекрасно быть таким неиссякаемо любознательным и жизнерадостным. Марк особенно высоко ценил эти качества, потому что сам был лишен их. В двадцать лет он был серьезным юношей и учился в юридической школе; в двадцать четыре у него была своя практика, хотя и небольшая, но отнимавшая у него все время... нет, не все. Когда он женился на Анне, в его жизни наступил недолгий период, когда работа отступила на второй план. А затем началась война и с нею еще один период (на этот раз более длительный), когда стремление заработать побольше денег казалось занятием неуместным и даже презренным. Однако после возвращения к гражданской жизни все изменилось, тем более что теперь ему нужно было содержать жену и сына. И с тех пор он работал не покладая рук, за исключением четырех недель ежегодного отпуска, которым он позволял себе пользоваться лишь с недавних пор. Обычно две недели он проводил с Анной и Джефом на каком-нибудь курорте, а когда у Джефа начинались занятия в колледже, две недели они с Анной жили в домике на берегу озера. Но в нынешнем году Марку пришлось эти две недели жить в одиночестве. Впрочем... не совсем в одиночестве.