Мастер Чэнь
Девушка пела в церковном хоре
– А что же вам не написать об этом – уверенно сказал Сергей Васильевич, завораживая меня взглядом серо-медовых глаз. – В конце концов, что вы делаете в жизни – вы пишете. А тут Цусима – такая уникальная катастрофа… мало того, что самое страшное поражение русского флота за всю его историю. Но еще ведь, наверное, вообще самое страшное военное поражение России за ее историю. И много ли таких, как вы, которые там были и вдобавок – пишут? Неважно, что в наших краях работаете на французскую газету, – вы все равно русский писатель. Важно, что вы знаете такое, чего не знает никто, – вашу собственную историю. Ну как же можно об этом не написать?
– Да сколько уже писали, – попробовал сопротивляться я. – Вот же и большевики, говорят, наиздавали книг. Все про то же – катастрофа царизма. Но я… – Тут, запинаясь, я начал лепетать что-то ему явно непонятное: – Но я не видел катастрофу. Или не только ее. Собственно, я видел нечто противоположное.
Сергей Васильевич удивленно склонил свою узкую, длинную голову.
– Я видел… чуть ли не победу, пусть и посреди поражения. И вот еще что – я часто думаю иногда, сколько событий привело к этому странному исходу, и если бы любая мелочь пошла не так… Было бы другое поражение и другая победа. Да вот хоть если не было бы той музыки…
– Какой музыки? – мгновенно среагировал великий человек.
– Да в том числе и вашей музыки, Сергей Васильевич, – развел руками я. – Был граммофон в кают-компании, и еще пока эскадра покидала Европу, кто-то… Кто-то принес пластинки и сказал: а тут новое и модное. Ну, вот это: пам-пам-па… А если бы мы ее, вашу музыку, тогда не услышали, то уже было бы хоть как-то, но по-другому…
– Ну конечно, это же девятьсот четвертый год, мои первые грамзаписи, – глядя в пространство, задумался он. – Но как вы это хорошо сказали – мелочей нет, и если была бы другая музыка… Вот видите…
Тут мое счастье кончилось – да и то странно, что вся фрачная калифорнийская толпа так долго давала мне говорить с героем столь блестящего концерта. Нет уж, уберите выскочку – то есть меня, потому что вот они тянутся к нему с бокалами шампанского, хотят своей минуты славы и глупых разговоров с гением, разговоров ни о чем. Меня попросту начали оттирать плечами.
– Так напишите же свою историю, – почти беззвучно выговорил он поверх их хорошо уложенных проборов.
И был окончательно поглощен толпой поклонников.
А больше мы не виделись.
И он, конечно, прав: то, что знаю я, не знает сегодня уже никто.
Я обернулся, и мне показалось, что он через всю залу снова мне кивнул: обязательно напишите. Это не должно исчезнуть и забыться.
Часть первая. С крейсером что-то не так
Немоляев, сухопутная крыса
Сначала был взрыв.
То есть я, понятно, не знал, что это именно взрыв, – по звуку похоже было на обрушившийся на брусчатку громадный железный лист.
Но это было почти рядом с бронированным бортом нашего крейсера – на набережной, там, куда мы все смотрели, где-то в закоулках портовых складов либавской Коммерческой гавани. И сразу же из щели между двумя скучными складскими зданиями в нашу сторону вспучился полупрозрачный серый пузырь, несший по воздуху какие-то клочья.
Я мог бы догадаться, что если путь начинается со взрыва, то это весьма странно. Но в тот момент просто ничего не понимал, потому что…
Потому что дальше зазвучали свистки, еще свистки, из того самого проулка вдруг показалось десятка два людей, часть их были впряжены в оглобли, тащили на руках какую-то телегу; потом то же – тащат новую телегу; потом еще одну, но тут уже люди… а часть их – в полицейских шинелях… буквально волокли за узду бесящуюся лошадь.
И вся эта процессия двинулась к черному борту нашего «Дмитрия Донского», нависавшему над пристанью.
Мелькнула мысль: это что же – ведь погибли не только лошади?
Они, эти склоненные над оглоблями люди, не поднимали голову к нам, небольшой кучкой стоявшим у борта: мы – это несколько черных, с проблесками серебра, флотских тужурок, мой темный котелок и широкополая шляпа стоявшей рядом дамы. Инесса Рузская, такой же пассажир, как и я. Более того, как потом оказалось, мы были единственными пассажирами из многих тысяч человек эскадры.
Происходившее заметно отличалось от проводов какого-нибудь океанского лайнера – матросы и офицеры крейсера не толпились на палубе, в основном они были чем-то заняты. Отдавались команды, те самые ящики, подтащенные к нашему борту, начали куда-то грузить. Ну а пассажиров, как уже сказано, было только двое, и…
– Господин Немоляев, вы слышите изменившуюся тональность этого урчания под ногами? Кажется, она означает начало нашего пути. Ну давайте же помашем хотя бы берегу, раз провожающих не видно и нам никто не ответит.