– Замотай голову, чтобы только глаза были видны, – сказал он. – Да не так! Дай-ка мне… Ну вот, примерно так. Вообще-то лучше сядь на заднее сиденье и не высовывайся. У них там видеокамеры на подъезде. Вдруг потом разглядят что-то не то… Ты как, в порядке?
Я молча кивнула. На холме возле Аз-Зубейдат мне не пришлось выходить из машины. Мики и Зив управились вдвоем. Когда мы отъехали, детоубийца свисал с рамы на своем пикапе – в точности так же, как два с половиной года тому назад свисали несчастные девочки. Отъехав на достаточное расстояние, мы еще раз переоделись и, бросив «Пежо» на обочине, пешком добрались до своей тачки. В ворота Офера наш «Шевроле» въехал уже на рассвете.
– Ну, если он и теперь не позвонит… – сказал Мики.
– Позвонит, не сомневайся, – ответила я. – Вы как хотите, а я под душ. Постою там часик-другой – может, отмоюсь.
Звонок прозвенел уж после того, как мы отправили Малыша в школу. Мики взял трубку и минуту-другую слушал, не произнося ни слова.
– Когда?.. Где?.. – спросил он наконец, выслушал ответ, положил телефон и повернулся к нам. – Звонил Абульабед. Встречаемся в три часа ночи в вади Ганэн. Зив, собирай ребят и предупреди своего приятеля-следопыта из Бани-Рашад. Пусть готовят достойную встречу.
Мики сказал мне остаться дома. Наверно, он готовился к моим возражениям, но я и не намеревалась участвовать в истреблении банды «рюкзачников». Война – неженское дело, особенно когда она превращается в бойню. Мики и Зив уехали воевать, а я уложила Малыша и легла сама. Последние несколько ночей получалось урвать для сна не так уж много времени, и я была уверена, что отключусь, едва коснувшись подушки. Но вышло иначе, как это иногда бывает на фоне крайней усталости. На фоне, на фоне, на фоне…
На фоне задника отнятой жизни бедуина Али Зубейдата. На фоне задника, превращенного мною в непроницаемую черноту. Что там было нарисовано прежде? Наверно, что-то очень примитивное, как у грязного блохастого ишака. Пожрать, поспать, найти себе девку, накуриться дури. Украсть беспризорное, изнасиловать беспомощную, убить беззащитного. Он безусловно заслуживал смерти, а мир заслуживал избавления от этого двуногого зверя. Но я не чувствовала ни радости, ни облегчения – только грусть, щемящую пронзительную грусть, от которой на глаза наворачивались слезы. Я встала с постели и вышла на балкон в надежде, что пустыня поможет мне успокоиться.
О ком или о чем я плакала, воспользовавшись тем, что никто не видит моих слез? Уж, конечно, не об Али Зубейдате. И, видимо, не о повешенных девочках или об их матери, своей рукой перерезавшей себе горло, чтобы сбежать от еще худшей боли. Их я уже отжалела всухую. Тогда о чем? Не знаю. Возможно, о том, что мне приходится ходить в заместителях Бога? Или о Нем Самом, создавшем мир и подарившем людям бесценную свободу поступать так, как им кажется лучше. Да-да, лучше! Лучше! А потом оказалось, что эта свобода породила ад: жирного фалафельщика, который насиловал меня с восьми лет, и моего первого муженька – бандита с опасной бритвой, и этого вот бедуина Али, и еще многих других мерзавцев, убийц и насильников. О ней я плакала, об этой свободе, и о себе, и о Мики, и о Малыше, и о Йоханане Гелте…
Стоп, стоп! При чем тут Йоханан Гелт? Откуда у меня вдруг вылез этот Йоханан Гелт? Кто он вообще такой, этот Йоханан Гелт? Я так удивилась, что перестала рыдать. Ночная пустыня насмешливо смотрела на мои мокрые щеки: вот тебе на, разнюнилась даже девушка из Джей-Эф-Кей, которая вообще-то не плачет никогда. Я вымыла лицо, легла и сразу заснула сном невинного младенчика, еще не знающего, что два или сорок два года спустя его могут повесить на раме, приваренной к кузову старого пикапа.
Проснулась я в одиннадцатом часу от запаха жареного мяса и сразу поняла, что наши дела в полном порядке. После удачной операции на моего мужа всегда нападает жуткий едун. Уж если он в десять утра лопает стейки, запивая их красным вином, значит, ночью все получилось тип-топ. Я спустилась в гостиную. Мики стоял у плиты с полотенцем через плечо.
– Бетти, девочка! – закричал он, не оборачиваясь. – Садись, будем ужинать!
– Милый, сейчас утро, – напомнила я. – Ты не один сейчас жаришь. Взгляни за окно: солнце от тебя не отстает. Мягко говоря.