Нет надобности говорить, что печальная участь, постигшая Урущака, привела в уныние и Родиона.
Раньше никакое дело без него не обходилось в райцентре или на селе. В Сумах, бывало, и в тех перехватят, расспрашивают, обилен ли урожай в саду, как ловится рыбка. Каждый рад был залучить его в приятели. Издалека завидев его, расплываются, бывало, в приветливой улыбке. А теперь хоть бы какая хромая бабка окликнула. Было время, он, может, и не остановился бы ни за что, а нынче хромой бабе рад. В Лебедине, бывало, хоть не показывайся - этот к себе тянет, тот к себе. А теперь мимо проходят, не замечают. Совсем потерял голову Родион, нет правды на земле.
3
В истории каждого села бывают дни, запечатлевающиеся в памяти навсегда.
...Разодетый, в суконных брюках и юфтевых сапогах, с полными руками дорогих подарков возвращался с выставки пастух в начале лета 1941 года. Вид у него был торжественный.
Все население высыпало ему навстречу - поздравить знатного односельчанина. Точно ветром пронесло по хатам весть: пастух вернулся с выставки. Не дали и до дому дойти, обступили, заговорили. Словно бы изменился он, не тот взгляд, другое выражение глаз, и держится по-другому. На груди медаль блестит, на весь лес сияет, борода подстрижена, и сам весь будто обновленный в белой вышитой сорочке стоял перед колхозниками. Серьезное выражение постепенно сходило с лица, оно все больше светлело и наконец расплылось в сердечной улыбке. Пастух разошелся, размахивал руками, жилистый, верткий, язвительный, - нет, ни на столечко, оказывается, он не изменился. К старику у всех на глазах возвращалась обычная живость. Колхозники - уж издавна так повелось - всегда уважительно слушали Савву Абрамовича.
И вдруг люди увидели запыхавшегося, чуть не бегом спешившего к ним Перфила, встрепанного, взопревшего, волосы раскосмачены, - ой, спасайте, ой, скорее... Отдувается, бестолково мнется, топчется:
- Узнал, что вы прибыли с выставки, Савва Абрамович, ждал, как родного отца.
Подивились люди - с каких это пор пастух стал так дорог Перфилу?
Перфил умоляет Савву Абрамовича вызволить его из беды.
- Не могли дождаться вас, Савва Абрамович, хотели уж отбить телеграмму, да не знали куда. Просто на выставку - так вряд ли бы нашли.
- Нашли бы! - с полной уверенностью сказал пастух. - Смело надо было бить, непременно нашли бы.
Отныне известен на всю Москву пастух!
Перфил тем временем приступил к рассказу. Павлюк со зла, должно быть, приставил его смотреть за Гусляром. На беду его этот бык остался. И почему не взяли его на выставку? Перфил залез в кормушку - забить перекладину, которую бык свернул своей могучей шеей. А Гусляр как поддаст ему - Перфил так и полетел вверх тормашками. В глазах все пошло пятнами - красными, желтыми, голубыми. По кормушке, по стене едва выбрался из хлева, пролез меж плетней, а ноги застряли.
Спасибо, люди вызволили, ну, он и подался в райзу с жалобой - так ему дали инструкцию. Ой, спасите...
Пастух слушал, и его брала досада. Не успел выехать из села, какая-нибудь неделя прошла - и пошла карусель! Испортили быка! Норовист стал! Был что ангел, хоть на ниточке води. За пять лет ни разу не ударил пастуха. Смирный. Послушный. Как литой был. А теперь - уму непостижимо шея исхудала, ребра видать.
Перфил так весь и сияет. Будешь радоваться. От такой напасти спасен человек! Избавился от этого адова бугая!
Пастух без тени страха заходит в огорожу, что поставлена в сосняке, смело шагает к быку, хлопает по жилистой шее, а Гусляр своей тупой мордой обнюхивает пастуха - все это видели, вытягивает шею, кроткий такой, жмурит глаза, растягивает мясистые губы - смеется...
Зря только шуму наделали!
Многолюдная толпа обступила Савву, слушала, с каким почетом принимали в Москве гостей. Встречали с цветами. Усадили в белые кресла. Станция была убрана коврами, гремела музыка. Под землею возили пастуха, а потом и под рекой. Выставка расцвечена флагами, опутана проводами, куда ни ступи - все залито асфальтом, кругом сияние, все так и сверкает - рай земной.
Мыслимо ли пересказать все, что потрясло душу? На что способны человеческие руки! Лимоны, апельсины так и дурманят ароматом. Ни сил, ни времени недостанет охватить все созданное человеком, все эти краски и диковины. Глаза разбегаются от удивления! Например, отобранный, в два обхвата, зернистый сноп. Как зачарованные, стояли люди перед снопом, не могли наглядеться, налюбоваться.
Около кого толпа? Эге!.. Народу, конечно, не терпится узнать, какого пастух быка выходил, - длиннейшая очередь - смотрят, как Рур положил мне на плечо голову, стоит перед киноаппаратом - тонна и двести килограммов! Золотыми буквами бьют грамоту мне - двумя быками спарил восемьсот голов скота!
И это не выдумка - что пастух с сыном были в центре внимания посетителей выставки. Об этом сообщало радио, писали газеты. В красной книге записано пастухово имя - и по заслугам. Прославился колхоз "Красные зори" коровами. Самарянка, выкормленная Марком, - когда еще теленком была, молоком отпаивал, - дала двенадцать тысяч литров за год! Ромашка, дочка ее, - чемпион выставки по первому отёлу. Казачка, Нива, Гвоздика, Снежинка - показательные коровы, а ведь спасены пастухом от неминуемой гибели. И уже примолкли недруги, голоса не слыхать, а Перфил даже улыбается, в оба уха слушает пастуха, и улыбка такая дружелюбная. А ведь все могло повернуться иначе, думали малодушные, если бы Родион Ржа с Селивоном верх взяли... Не стань им поперек дороги секретарь райкома Нагорный.
Да еще вопрос - угомонилась ли эта компания? На какие только уловки они не пускались, чтобы омрачить народный праздник, чтобы закрыть пастуху путь в Москву, к славе.
...Уже пора отправлять на выставку рекордисток, а тут поползли по селу тревожные слухи, будто Павлюк пускал на отгул здоровый скот вместе с больным, рекордистки ходили вместе с заразными, и сено на выставку брали с того покоса, где ходила бруцеллезная скотина. Перезаразят на выставке всю скотину, отобранное со всего Союза поголовье. Поляжет все чистокровное стадо. У кого душа не заболит? В погоне, дескать, за славой Павлюк готов загубить весь породистый скот, который прибудет на выставку.
Перебудоражили злопыхатели народ, шлют заявления в Наркомзем, в Сумы, бьют тревогу; будто бы в партию пробрался классовый враг - это, значит, Павлюк, - который хочет перевести племенное стадо, а секретарь райкома Нагорный потакает ему, зажимает критику, готов стереть в порошок каждого, кто осмелится стать ему наперекор, вследствие чего колхозники, страшась мести, вынуждены действовать втихомолку.
Приезжает из Наркомзема комиссия - расследовать дело. Должно быть, и вправду обильно посыпавшиеся заявления посеяли сомнение. У пастуха сердце заходится: пока установят правду, пока разберутся, что это клевета, а время не стоит, упустим дорогие минуты - уже надо бы отправлять рекордисток на выставку.
Отвели один поклеп - подоспел второй; якобы Марко отобрал себе самых лучших коров из всех звеньев и теперь собирается с чужими достижениями на выставку ехать.
Снова прибыла комиссия, снова расспрашивала людей. Нагорный крупно поговорил с комиссией. Это что же, из-за каждого злопыхателя будут трудовых людей тревожить? Не видно разве, куда клонят клеветники - не допустить ферму на выставку! Давно пора отправлять скот.
Зависть грызет людей. Разве Мавра не поймала Саньку на жульничестве? Маркова слаба затмила свет девке. Мавра скот привязывает, а Санька доить побежала; Мавра следом, смотрит - Санька доит в воду! А потом похваляется - Самарянка у меня молока прибавила! Мавра схватила девку за руку: "Что ты делаешь, разве так годится, разве это соревнование?" Так она это ведро все на Мавру вылила. Литры себе приписывала. По пять литров на корову.
Родион Ржа, когда был председателем, вечно, бывало, на собраниях эту Саньку расписывал: вот ходит за коровами - лучше нельзя, знаменитая доярка. Не давал только ходу девке Павлюк, зажимал инициативу. Зато теперь Санька показала, на что способна. Вот каких людей следует нам посылать на выставку!