– Эдвард! – Она трижды постучала перед тем, как нажать на ручку двери. Ему бы не понравилось, если кто-то из детей испортил им сюрприз. Все они жили на семидесяти квадратных метрах в самом длинном зигзагообразном доме на улице Защитников Побережья, 6а. В таких условиях непросто было сохранить что-либо в секрете. Им повезло, что они получили такую большую квартиру, хотя, по совести, требовалась в два раза большая. Их заявление лежало в управе уже много лет. Сначала им говорили, что они одни из первых на очереди, потом же, в результате многих политических событий и пертурбаций, очередность изменилась. Эдвард был одним из немногих работников верфи, отказавшихся записаться в «Солидарность». К политике у него было стойкое отвращение. Сейчас, правда, он немного сожалел об этом, потому что на получение новой квартиры не было больше никаких шансов. Деятели КОСа[5] и «Солидарности» передвинулись на первые места в очереди на жилье. Фамилия Мазуркевичей же опустилась в самый низ списка. Тогда Эдвард в знак протеста уволился с верфи и стал дальнобойщиком в частной фирме. Ездил в основном за границу, это лучше оплачивалось.
– Открыто! – крикнул он, громко сопя.
Эльжбета вошла и тут же покраснела от восторга. Несмотря на то что ее муж постарел и поправился почти так же, как и она, все равно он был для нее тем самым красавцем, с которым она познакомилась на пляже в Стогах. Сейчас на нем были новый пуловер в ромбы и новая рубашка в клетку. По его мнению, выходной наряд. Он обнял ее.
– Что такое, Элюня? – Эдвард чмокнул ее в начесанные волосы. Когда она подняла голову, он увидел ее слезящиеся глаза. – Опять плачешь?
– Бог был так милостив к нам. Я очень боюсь, как бы чего не случилось.
– А что может случиться? – Он махнул рукой и вынул из шкафа мешок с подарками. – Лучше помоги мне сложить все это.
Рождественский ужин был таким, как всегда. Скромный, торжественный. Все в очередной раз сфотографировались вместе, а потом «пришел» Дед Мороз. Младшие хихикали, как Крот из известного чешского мультика. Подарки были недорогими, но каждый из детей получил то, что хотел. Под конец вечера все дружно затянули рождественские песни, подпевая телевизору. Эдвард вытащил из бара мебельной стенки вишневую настойку и налил по рюмочке себе и Пшемеку. Сын был уже взрослый, имел право выпить с отцом. Эльжбета отказалась. Алкоголь она пробовала всего несколько раз в жизни. Могла опьянеть от одной рюмки яичного ликера.
– Я горжусь вами. Учитесь и уважайте родителей. Вас так много, что, даже когда нас не станет, вы не будете одиноки, – поднял тост захмелевший отец.
Малыши поглощали сладости. Моника, не утратив серьезности, обменялась взглядами с Пшемеком. Младшая, Лилька, прижалась к ней, засыпая. Все хорошо знали этот тост. Отец повторял его каждый год.
Вдруг в дверь позвонили. Эльжбета с волнением осмотрела стол. Она забыла поставить традиционную лишнюю тарелку для одинокого странника. Впервые в жизни. «Старею», – подумала она, после чего встала и пошла на кухню за дополнительными столовыми приборами.
– Открой, – сказал отец Монике. Она сидела ближе всех к входной двери.
Девушка встала, поправила волосы. Остальные замерли в ожидании. Через мгновение они услышали лишь «Добрый вечер» и громкий хлопок закрывшейся двери. Моника, вместо того чтобы вернуться к столу, побежала в комнату девочек и закрылась там. Мать выглянула из кухни с тарелкой в руке, вилка вывалилась из ее рук.
– Доченька… – Эльжбета постучала в дверь, за которой спряталась Моника.
– Я сейчас, – ответила та.
Пшемек сорвался с места и выглянул на лестничную клетку.
Перед ним стоял Мартин Старонь, его лучший друг. Они не виделись три недели. Из рюкзака он вынул деревянный пистолет, который был отлично сделан, выглядел как настоящий. Пшемек пару секунд сомневался, но все-таки взял игрушку и быстро сунул ее за ремень брюк, отцовских, свадебных.
– Чё тебе надо?
Мартин протянул ему маленькую коробочку.
– Можешь передать ей это? Я хотел извиниться.
– Иди отсюда, – прошипел Пшемек. – Пока отец тебя не порвал в клочья.
– А что случилось? Я хочу знать.
– Случилось, старичок, – отчеканил друг. – И не приходи сюда никогда больше.
Дверь открылась, из нее выглянул Мазуркевич. Мартин успел быстро спрятаться за углом.