— Нет. Ты не можешь вот так оставлять записку, — он помахал клочком бумаги, — а потом говорить: «Разное». Я хочу знать, что конкретно ты помнишь.
Люди в коридоре глазели на нас, и я почувствовала, что краснею. Джек заметил это и уперся в шкафчик второй рукой. Сердце у меня бешено колотилось. Должно быть, на запястьях видно было, как бьется жилка.
Лицо Джека было совсем рядом с моим. Я чувствовала его мятное дыхание и свежий запах лосьона после бритья, и какие бы эмоции он ни испытывал, на вкус они были сладки. Я втянула носом их запах, получилось удивительно громко.
Он пытался поймать мой взгляд.
— Это первое, что ты мне открыла, и я не позволю тебе сейчас сбежать, — он помолчал. — Что ты помнишь?
Я посмотрела вокруг, на любопытных зрителей, и крепко зажмурилась, не в силах больше выдерживать пристального внимания.
— Скажи что-нибудь, Бекс. Что угодно.
— Тебя, — сказала я. — Я помню тебя. — Я не открывала глаз, но почувствовала, как руки его опустились. Он не двигался.
— Что ты помнишь обо мне? — Голос его звучал взволнованно. Будто он тщетно пытался держать себя в руках.
С закрытыми глазами так просто было представить себя в прошлом.
— Я помню, что твоя ладонь может полностью закрыть мое плечо. Что ты выпячиваешь нижнюю губу, когда мысленно решаешь какую-нибудь проблему. Что от нетерпения ты стучишь большим пальцем по безымянному.
Я открыла глаза, и слова перестали застревать у меня в горле. Теперь они лились:
— А когда что-то тебя удивляет, но ты не хочешь в этом признаваться, у тебя появляется крошечная морщинка между бровями. — Я протянула руку, чтобы показать где, но смутилась и опустила ее. — Она появилась в тот день, когда тебя назначили главным нападающим команды. И теперь.
На мгновение между нами не было ни напряжения, ни вопросов, ни обвинений.
Наконец он сделал шаг назад, вид у него был ошарашенный.
— Так куда мы пойдем отсюда?
— Никуда на самом деле, — прошептала я. — Это ничего не меняет.
Не переставая хмуриться, он сказал:
— Увидим.
Потом повернулся и ушел.
Я запомнила эти минуты. В промозглой тьме Тоннелей мне пригодятся эти воспоминания. Они будут сиянием свечи во тьме. Хотя бы на миг.
Я закрыла глаза, будто опустила крышку печатного пресса, делающего оттиск в памяти. Воспоминания были вне досягаемости Коула. Пока я хранила их, они были мои и только мои.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Сейчас
Дома. Осталось два с половиной месяца.
Время вытворяло со мной странные штуки. Иногда неделя пролетала, как один день, а иногда минута тянулась, словно вечность. Будто в часах села батарейка, и они идут все медленнее, пока их случайно не встряхнут, и тогда оказывается, что прошла уже неделя.
Я сказала Джеку правду — что помню его, — и все между нами встало на свои места. Исчезло напряжение. Я видела это, когда в классе ловила на себе его случайный взгляд. Теперь, когда он смотрел на меня, в его взгляде не было враждебности.
Мы достигли равновесия. Нашли способ сосуществовать в одном мире.
Я задумалась о других делах. С Мэри дело не двигалось, она не приходила в столовую две следующие недели. Но зато с отцом стало лучше.
Однажды после школы он попросил меня отвезти последний вариант своих предвыборных листовок в типографию к мистеру Мейси. В его офисе все было по последнему слову техники, но когда речь шла о предвыборной кампании, все было подчеркнуто старомодно. Отец был убежден, что лучший социальный инструмент — это рукопожатие, а с помощью компьютера никого не убедишь в искренности твоей улыбки.
Я взяла папку с макетами, открыла входную дверь и услышала голос отца из кухни:
— Работа тебе на пользу.
Потому что работа и помощь другим решают все проблемы. Мне нравилось, что отец дает мне задания. У нас все налаживалось.
Я поехала в город, доставила мистеру Мейси инструкции и, выходя из его конторы, услышала музыку, доносящуюся откуда-то из центра города. Я побрела на звук. Песня звучала тихо, и хотя она и казалась знакомой, я не могла ее вспомнить.
Я свернула на боковую улицу. В поисках источника звука я не смотрела, куда иду, и, завернув за угол у аптеки, ударилась головой в чью-то грудь.
В грудь Джека.
Он нес несколько коробок, все они, кроме одной, свалились на землю. Он замер, крепко сжимая последнюю коробку.
— Ой, — сказала я. — Прости.
— Бекс. — Он выронил оставшуюся коробку из рук.