— Мэри говорила, что она будет расти быстрее, — сказала я.
Джек молча смотрел на пятно. Потом обнял меня и прижал к себе.
— Я не могу снова потерять тебя, Бекс.
— Ты не потеряешь меня.
На этот раз я действительно верила, что выход есть.
Мы поехали в «Кофейную гущу». Левая нога Джека, не переставая, подскакивала. Мы нашли столик и заказали два кофе.
— Без кофеина, — сказала я официантке.
Джек кивнул. Когда официантка ушла, он заговорил:
— Надо найти способ разлучить Коула с его гитарой, — торопливые слова быстро слетали с его губ.
— Думаешь, дело только в том, чтобы отделить ее от него? — спросила я.
— Мы найдем ее, украдем и разобьем.
Я обреченно рассмеялась.
— Значит, все, что нам надо сделать, это найти Коула, подобраться к нему достаточно близко, чтобы украсть гитару, — так, чтобы он не заметил, — и затем разбить ее. И на это у нас двадцать четыре часа. — Я запрокинула голову и посмотрела в потолок.
— Я знаю, как подобраться к нему, — тихо сказал Джек.
— Как?
— Мы дадим ему то, что он хочет. — Он щелкнул пальцами, пристально глядя на свою руку.
— Меня.
Он кивнул, все еще не поднимая на меня глаз.
— А потом, мне кажется, я знаю кое-кого, кто с удовольствием разобьет гитару.
Мы ушли из кафе и поехали ко мне домой. Мы решили подождать с поездкой к Коулу до завтрашнего утра. Это была моя идея, на случай, если у нас ничего не выйдет. Мне было плохо при мысли о том, что в последние несколько часов придется просто ждать Тоннелей. Если наш план не сработает, лучше пусть Тоннели сразу заберут меня.
Джек подъехал к моему дому. Папина машина была припаркована во дворе. Они с Томми уже вернулись из «Силвер Лодж».
— Э-э-э… а где ты будешь… — Я закусила губу.
— Я буду в твоей комнате. Не запирай окно. — Он коснулся пальцами своих губ, а потом моей руки.
Я кивнула и вышла из машины. В тот вечер мы с папой и Томми поужинали очень скромно. Французские тосты. Завтрак на ужин. После изматывающей кампании новому мэру нужно было именно это. Когда я только попала в Нижний мир, я иногда представляла себе, что сказала бы папе и Томми, если бы у меня была такая возможность. Но одно дело — представлять себе эту сцену, а совсем другое — переживать.
В этот вечер мне нечего было сказать. У меня не было в запасе никакой мудрой мысли, чтобы поделиться ею. Никаких слезных прощаний. Когда-то я знала, что сказать, но слова прошли сквозь меня, как сквозь сито — ничего не осталось. Просто обычный ужин, на обычной кухне, в обычных обстоятельствах. Как будто ничего не изменилось.
В моем возвращении оказалось столько боли. Больше, чем я когда-либо могла бы себе представить. Эти мысли обо всех днях рождения Томми, которых я никогда не увижу, об инаугурации отца, на которую не приду, о словах прощания, которые не смогу сказать.
Но была в этом и красота. Были моменты, за которые хотелось зацепиться: когда я гладила золотистые волосы Томми или когда папа говорил с мамой, думая, что его никто не слышит.
После ужина я заспешила, собрала посуду, обняла Томми и пожелала ему спокойной ночи.
— Ты никогда не обнимаешься, — сказал Томми.
Я поцеловала его в макушку и взъерошила ему волосы. Если мне удастся выбраться, я сделаю все, что в моих силах, чтобы жизнь моего маленького брата стала нормальной. Я пошла в свою комнату, открыла дверь и закрыла ее за собой.
Джек лежал на спине на моей кровати, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Не говоря ни слова, я легла рядом с ним, лицом к нему. Он повернулся и посмотрел на меня.
Мы помолчали. Я рассматривала его лицо — линию его скул, изгиб губ. Я осторожно прикоснулась к шарику в его проколотой брови.
Его зрачки метнулись за моей рукой.
— Когда ты это сделал? — спросила я.
— Через месяц после того как ты ушла, — ответил он. — Мама сказала, чтобы я забыл тебя. Что ты ушла и никогда не вернешься, что мне будет лучше без тебя, — губы его дрогнули в полуулыбке. — Я знал, что это ей не понравится.
Я улыбнулась, наклонилась к нему и поцеловала его бровь.
Он быстро взглянул на мою руку. Метка все увеличивалась, необратимо росла, и когда я смотрела на нее, вся тяжесть будущего, которое я не могла изменить, обрушивалась на меня. Мне оставалась последняя ночь. Наша последняя ночь. Последняя ночь, когда я могла почувствовать прикосновение шершавых пальцев на своей коже. Я смотрела в прекрасное лицо Джека и не могла этого вынести.
С каждым моим вздохом еще одна песчинка в часах падала вниз, и их оставалось все меньше. Я старалась не дышать. Ничего не получалось. Я отвернулась.