Плохи дела. Скорее, даже ужасны. Стены мира Кайли пошатнулись и грозили погрести её под руинами.
— Э-э, Чаз? Я не могу записать эту песню.
Она даже не помнила, что рассказывала ему об этой песне в Южной Каролине. Но тогда ей нужно было произвести на него впечатление, чтобы он согласился работать с ней.
— Послушай, Кайли, я не слепой. И не глухой. Я кое-что слышал, и знаю, что у вас с Трейсом во время гастролей случилась интрижка, что может несколько осложнить работу над совместной песней. Но никто ведь не говорит о замужестве. Тебе просто следует…
— Нет, Чаз. Я имею в виду, что не имею права. Юридически не имею права. Вчера я подписала отказ от прав на неё.
Боже, вчера был самый долгий день за всю её проклятую жизнь.
На секунду Кайли показалось, что у вполне здорового тридцатитрёхлетнего мужчины сейчас случится сердечный приступ. Его голубые глаза вылезли из орбит, а лицо приобрело багровый оттенок.
— Что ты сделала? Когда? — спросил он напряжённым голосом и покачал головой, будто в неверии.
— Вчера утром. Я встретилась за завтраком с Поли Гэрреттом и подписала документы об отказе от всех прав на сочинённую с Трейсом песню, так что я не смогу её записать. Ни с кем. Никогда.
Её менеджер с выпученными глазами сделал шаг назад.
— Какого хрена ты это сделала? И даже не обсудила со мной! Зачем вообще просила стать твоим менеджером, если вытворяешь, что тебе заблагорассудится?
Чаз возвышался над ней, обрушивая гневные вопросы, на которые у неё не было ответов.
— Прости, Чаз. Послушай…
— Нет, Кайли. Это ты послушай. Я жопу рвал, чтобы заключить эту сделку, поднимал все свои связи и просил об одолжениях людей, перед которыми теперь в долгу, чтобы ты отправилась на гастроли в надежде, что тебя заметят и это поможет заключить выгодный контракт. А ты действуешь за моей чёртовой спиной и подписываешь какую-ту туфту, которую наверняка даже не читала и не догадалась взять себе второй экземпляр.
Она стыдливо опустила голову, потому что он был прав, и чтобы не увидел слёзы в её глазах. Почему она такая глупая? Именно об этом её и предупреждал Трейс.
— Должно быть, ты меня разыгрываешь. — Менеджер громко выдохнул. — Тебе вообще всё это нужно?
— Да, конечно нужно. Я всегда об этом мечтала.
Но её голосу не доставало убеждённости. Она не знала, что с ней случилось, с девушкой, которая не выпускала из рук гитару, пожертвовала всем ради музыки и которая не позволяла глупым велениям сердца встать на пути к её мечте. Трейс предупреждал её. Поли предупреждал её. Даже Тоня говорила: «Ты никогда ничего не достигнешь в этом деле, если будешь позволять эмоциям влиять на свои решения». И они правы. В то время как Кайли оказалась слишком упряма, чтобы прислушаться к ним, и слишком занята упрёками в отношении Трейса за нравоучения в её адрес.
Менеджер покачал головой.
— С меня хватит. Тысячи других девушек мечтают оказаться на твоём месте.
Кайли подавила всхлип. Не печальный, а сердитый. Она сердилась на себя, ведь винила в случившемся только себя.
— Ты хочешь сказать, что больше не станешь помогать мне попасть на гастроли с «Витамин Вотер»? Наверняка будут и другие турне, а пока мы можем заняться записью альбома и…
— Нет, мисс Райанс. Я хочу сказать, что с меня хватит. Я не желаю иметь ничего общего с этим дерьмом. Ищи себе другого менеджера. И не подставляй его, когда он будет пытаться тебе помочь.
«Так вот каково это, когда теряешь всё. Снова».
— Чаз, подожди. Пожалуйста, скажи мне, как я могу загладить свою вину.
Она с трудом подавила желание ухватиться за него, упасть к его ногам, как ребёнок, и умолять не уходить. Её карьера не могла закончиться, едва успев начаться. Просто не могла.
Повернувшись к ней лицом, он глубоко вздохнул и продолжил:
— Честно говоря, единственное, что приходит мне в голову, — это позвонить мистеру Корбину и его менеджеру и узнать, успели ли они передать эти документы лейблу. Если да, то твои дела плохи, потому что от них уже ничего не зависит. А если нет, то можешь попробовать убедить их порвать бумаги и записать совместную песню. Только так.
Ладно, ещё есть шанс всё исправить. По крайней мере, у Чаза есть план.
— Так ты это сделаешь?
— Сделаю что? — спросил он, наморщив лоб.