Я вернулась в спальню и лицом вниз легла на подушку. Иногда мне хотелось отмотать время назад и вернуться в те беззаботные дни. Будь у меня волшебный ковер, я бы улетела в мир, где нет ответственности. Нет страха. Нет Джорджа. В мир пиццы с пепперони и теплого пива, где я проводила ленивые дни на берегу реки и пила кофе в захудалых кафе.
Где были только Финн и я.
И Кларки.
Глава 3
Я познакомилась с Финном в восемнадцать лет в Кембридже. День поначалу не предвещал ничего необычного; я мыла в ресторанчике стаканы и рюмки, накрывала столы, меняла цветы на свежие, подливала оливковое масло в бутылочки, писала на доске «блюда дня». Короче, я была слишком занята, чтобы мечтать о романтической встрече; мое лицо раскраснелось от жарких печей на кухне, а ноги болели от непрестанной беготни, при этом я еще старалась держать в памяти все, что заказывали клиенты. Как говорится, когда ждешь, никогда не дождешься. Не ждешь, не глядишь, и твоя судьба войдет в дверь.
Мы жили в Кембридже вместе с Кларки, нашим давним соседом. Когда мы росли, он был мне как брат. После моего рождения мама больше не могла иметь детей и вместо этого решила заняться собаками. Она купила эльзасскую овчарку по кличке Молли и метиса по кличке Тинкер, помесь джек-рассел-терьера с бассетом. У Тинкер была крепкая грудь и короткие передние лапы. Мама таскала нас на прогулки.
Настоящее имя у Кларки было Джастин Кларк, но я звала его Кларки. В школе он был популярной личностью, но все же отличался от других ребят. Те любили футбол и спорт – он тоже любил; но Кларки был еще и блестящим музыкантом. В четыре года он начал играть на скрипке. А сама я в четыре года только-только научилась нормально говорить. Впрочем, он не считал себя вундеркиндом.
– В четыре года я не относился к скрипке серьезно, – объяснял мне Кларки, пренебрежительно морща нос. – Я начал играть по-настоящему только в семь лет.
Его отец, чернобородый и свирепый коротышка, заставлял Кларки играть каждый день не меньше двух часов. Его отец был из тех, кто не выпускал из рук длинную деревянную линейку и в случае провинности немедленно лупил ею по пальцам. Когда я была маленькой, я не любила ходить к Кларки на чай, потому что меня ругали, если я горбилась, сидя на стуле. Не смела я и поставить локти на стол. Отец Кларки играл на флейте, а мать была оперной певицей, поэтому неудивительно, что они хотели направить сына по проторенной дорожке. У моих родителей работа была не такой интересной. Когда я была маленькой, мама сидела со мной, а когда я пошла в школу, она стала сдавать жилье с завтраком. До замужества она была секретаршей у эксцентричного ученого, который устроил лабораторию у себя в саду в сарае. Мой отец был юрисконсультом и выглядел очень солидно в темном костюме и лакированных ботинках. Впрочем, став старше, я видела его редко. Он перебрался в Лондон, жил в рабочие дни у сестры и приезжал домой вечером в пятницу, усталый и раздраженный. К воскресенью отец снова становился прежним добрым папой, смеялся и шутил. Сидя за кухонным столом или в саду, он вырезал из дерева разные фигурки. Это была его страсть. Он соорудил мне дом на дереве, где я просиживала часами, рисовала и писала красками. А в воскресенье вечером папа снова возвращался в «большой дым», как он называл Лондон. «К концу недели Лондон вытягивает из тебя все соки», – сетовал отец.
Кларки был в нашей школе мини-знаменитостью. Его имя часто звучало на школьных собраниях. Как-то раз наша директриса, всегда ходившая в платье сливового цвета, сияя от гордости, сообщила, что мы все должны поздравить Джастина, потому что его приняли в Королевскую академию музыки, в младшую группу. Каждую субботу он отправлялся на поезде в Лондон, в приличных брюках, белой рубашке, застегнутой на все пуговицы, и в клетчатом джемпере. Он всегда брал с собой коричневый кожаный портфель с нотами. Мне нравился его запах. Я жадно нюхала его.
– Джози, ты с ума сошла! – говорил Кларки, пытаясь забрать его из моих рук.
– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? – спросила я его однажды.
– Я хочу жить в Кембридже, как мой дед, и читать лекции о музыке. А ты?
– Я хочу стать художником как… Микеланджело! Или Леонардо да Винчи, тоже неплохо.
– Он изобрел летательный аппарат.
– Да. Я хочу стать таким, как он.
Кларки считался «учительским любимчиком»; но, удивительным образом, это не раздражало остальных ребят, потому что он не задирал нос и не гордился своими успехами. Мне кажется, его скорее смущало такое внимание. Все, не только я, восхищались им. Я замечала, как на уроке математики он смотрел в окно, и я догадывалась, что он смотрел куда-то в свой собственный мир. Мне всегда хотелось узнать, о чем он думал. В любом случае, мне казалось, что его мысли были загадочными и интересными по сравнению с моими туманными мыслями о том, что случится в следующем эпизоде сериала «Даллас». У Кларки были светло-серые глаза, аккуратный, тонкий нос и светлые кудри, пушистые после мытья. «Он похож на мальчика из ангельского хора, – говорила мама, – и всегда помогает мне мыть посуду».