– Значит, мы поженимся, – он сказал, как отрезал.
Я попробовала было возразить, но Громович был тверд, как пенис подсевшего на виагру старца.
Естественно, вся его семья меня возненавидела. Шапочная Знакомая в первую очередь. Эта коза мелированная даже посмела пару раз угрожать целостности моих нижних конечностей. Звучало это примерно так:
– Да я те ноги вырву, сука! Ты специально, специально все это подстроила! – визжала моя розовая «моторолка» ее голосом, слегка искаженным от помех.
Несколько раз я прилежно вешала трубку, ибо не переношу, когда самонадеянный некто вторгается в мое личное пространство, чтобы меня же грязью и полить. А потом не выдержала и все-таки козу осадила:
– Послушай, тварь, – сказала я с нарочитой медлительностью гангстера, который безо всяческих сомнений разрядит в такую вот Шапочную Знакомую свою «беретту», – к твоему сведению, я беременна. А беременных женщин нагружать своими семейными комплексами не рекомендуется. И вообще, ты что, считаешь своего братца идиотом, которым легко манипулировать? Что-то это не вяжется с карьерой круче, чем у Чубайса. Поэтому все претензии к нему, а я всего лишь слабая женщина. Договорились?
Вся семья с козою в унисон ненавидела меня – они были похожи на хор из греческой трагедии, появляющийся всегда некстати и к концу сюжета начинающий неумолимо раздражать.
Медовый месяц еще не подошел к концу, когда я поняла, что из наших отношений можно выжать разве что скуку (а потом, высушив ее на балконе, продавать в пакетиках в виде концентрата). То, что казалось в Громовиче таким трогательным, вдруг начало конкретно раздражать. Тихий голос, размеренные, ровные интонации, несмываемая джокондовская полуулыбка, впитавшаяся в его лицо. Благостная уверенность в будущем. Казалось, каждый его день был распланирован минимум на десять лет вперед и он точно знал, когда возьмет кредит на квартиру, когда слетает в Рим послушать оперу, а когда защитит докторскую и закатит по этому поводу банкет в Екатерининском дворце. Все его мечты были оформлены и красиво упакованы еще в средней школе – теперь же только и оставалось, что пахать во имя их исполнения. Я же всегда была склонна к спонтанным безумствам, неожиданным реакциям, резкой смене хобби, горящим путевкам на край земли.
Итак, повторюсь, я раздолбайка. Неорганизованная, ленивая, никчемная прожигательница жизни. Иногда пописываю статейки в глянец – этим моя социальная активность и ограничивается. Деньги появляются у меня от случая к случаю и тут же спускаются на разную ерунду психотерапевтического плана вроде ботильонов из крокодиловой кожи или билетов на концерт Робби Уильямса в VIP-зону.
Да, бывает, что у меня нет денег даже на гречневую крупу или проездной на пять поездок.
Но при этом я умею жить красиво.
И я точно знаю, что в беловолосой старости, раскусывая вставными челюстями овсяную печенюшку и задумчиво глядя в окно, буду вспоминать не то, как, тужась, справлялась с кредитом на дубленку или тратила полдня, чтобы экономно отовариться в «Ашане».
Я буду вспоминать безумные выходные в Праге и пивную диету, от которой блестят глаза, а мозги принимают форму мыльных пузырей и так хочется пуститься в пляс прямо на главной площади города. Боа из перышек и бусинок, которое некуда носить, зато так приятно прижиматься к нему щекой, ощущая себя ретроледи. Поход на мужской стриптиз и буги-вуги со смуглым мачо, обладателем литого живота и будоражащего воображение псевдонима Мистер Эректус. Я заплатила этому Мистеру три с половиной тысячи рублей за приватный танец. И не надо делать круглые глаза – да, я заплатила породистому самцу за то, чтобы он смотрел на меня исподлобья и, повиливая муравьиным задком, пальпировал мою грудь – но это же было чертовски весело!
Я буду вспоминать, как однажды ночью, голосуя на Ленинском проспекте, я остановила мотоцикл. Хладнокровный байкер с полным набором рокерской атрибутики (свалявшаяся борода, рваный кожаный жилет, синие от татуировок плечи, пробивающийся запашок крепкого мужского пота) объявил, что он согласен довезти меня до дома за пятьсот рублей. Сумма была нагловатой даже для такси. Но я согласилась без раздумий. Никогда не забуду, как жмурилась от ветра, испуганно сжимала коленями байкерский торс и повизгивала на поворотах от удовольствия и страха – то было концентрированное счастье.
Я буду вспоминать, как подарила племяннице породистого лабрадора, а потом две недели куковала на постном супчике.
Я буду вспоминать, как однажды мы с моей лучшей подругой Нинон проиграли всю зарплату в казино.
Да много чего вспоминать буду – в мои двадцать девять лет (четыре из которых, заметьте, пришлись на ортодоксальный брак, не богатый впечатляющими событиями) я словно три жизни прожила.