Я подошла к ближайшему продавцу, оглядела скудный ассортимент прилавка. В основном картофель и немного гниющей капусты.
– У вас есть сушеная или консервированная вишня? – спросила я, уже заранее зная ответ. В начале лета за городом на деревьях в изобилии росли вишни. Если прошлогодний урожай собрали и обработали, то его должно хватить. Но немцы лишили Польшу многих природных богатств, от урожая до крупного рогатого скота и овец. Разумеется, они забрали и вишню. Тем не менее я спросила у него, есть ли у него что-нибудь, что не выставлено на продажу, с чем он мог бы расстаться за определенную цену. Отчасти я хотела, чтобы продавец сказал мне, что вишни нет, чтобы Анна-Люсия не смогла приготовить свое особое угощение для немца. Но это просто подарило бы мачехе очередную возможность упрекнуть меня.
Он помотал головой, кепка покачнулась над его лицом с глубокими бороздами морщин.
– И не будет еще несколько месяцев, – процедил он сквозь прокуренные зубы. Я досадовала, что проделала такой путь напрасно и Ханна ошиблась. Продавец смотрел с сожалением, что упустил покупателя. Я машинально указала на букет хризантем, который он продавал. Его лицо просияло.
– Может, посмотрите на чарны рынек за углом, на улице Пуласкего, – добавил он, взяв ярко-красные цветы и завернув их в свежую коричневую бумагу. Он протянул мне букет, и я положила монету в его загрубевшую ладонь.
Я удивилась, что два рынка находятся так близко друг к другу. Но завернув за угол, обнаружила, что место, куда он меня отправил, было не постоянным рынком, а скорее узким переулком, вытянувшимся позади костела, где толпилось около дюжины человек. Тогда я все поняла. Чарны рынек означал черный рынок, нелегальное место, где люди продавали запрещенные или дефицитные товары по более высокой цене. Я слышала о таких местах, но не была на них до сегодняшнего дня. У некоторых продавцов не было прилавков, и они раскладывали товар на расстеленных на земле старых одеялах или брезенте, которые можно было поднять одним махом, если нужно убегать от полиции. Там было намешано все – от труднодоступных продуктов, таких как шоколад и сыр, до контрабандного радио и антикварного ружья, такого старого, что я задавалась вопросом, правда ли оно стреляет.
Я подумывала о том, чтобы вернуться обратно. Черный рынок был запрещен, и за покупку и продажу на нем могли арестовать. Но я видела продавца фруктов на полпути вниз по переулку, у которого было гораздо больше продуктов, чем на всем Дебницком рынке. Я пошла вперед. Здесь были сушеные вишни, по крайней мере, какое-то количество лежало на грязном брезенте. Я взяла все без остатка и заплатила беззубому продавцу большую часть оставшихся монет, которые дала мне мачеха. Я сунула одну из вишен в рот, чтобы оценить товар, стараясь не думать о грязных ногтях продавца, который только что мне их вручил. От кисловатой сладости защекотало в челюсти. По дороге я рассосала ее до косточки, а затем выплюнула в ближайшую канализационную решетку. Я перешагнула через решетку, стараясь не зацепиться каблуком. Снизу донесся шорох, он меня сильно напугал. Я вздрогнула. Наверное, просто крыса, сказала я себе, вроде тех, что выходят ночью поживиться тем, что найдут. Но сейчас был день, и я не ожидала, что мерзкие грызуны окажутся поблизости. Шорох внизу повторился, слишком громкий для крысы. Я посмотрела вниз. Два глаза смотрели на меня. Это были не глаза-бусинки животного, а темные круги, окруженные белым. Человек. В канализации был человек. Не просто человек – девушка. Сначала я подумала, что мне померещилось. Я моргнула, чтобы взгляд стал яснее, ожидая, что видение исчезнет, как какой-то мираж. Но когда я посмотрела снова, девушка все еще была там. Тощая, грязная, мокрая, она смотрела вверх. Она отступила немного, опасаясь быть замеченной, но я все еще могла разглядеть ее глаза в темноте, ищущие. Наблюдающие за мной.