На следующее утро в суде меня приговорили к штрафу в десять долларов за нарушение общественного порядка в пьяном виде. Учитывая общий ущерб, нанесенный бару, это было не много. Я понял, что заведение Джека не пользуется особенным уважением и никого не волновало, что там произошло. Я отказался платить штраф. Хотя в этом не было никакого смысла. Уже потому, что расходы на гостиницу окажутся больше, чем этот штраф, к тому времени, когда я выйду. Но я чувствовал себя плохо, и мне все было как-то безразлично.
Около двух часов дня пришел тюремщик.
— Эй ты, великан!
— Что тебе?
— Выпускаю тебя. Твой штраф уплачен. Ворча, я пошел за ним. Что он, спятил? Или просто спутал своих «посетителей»? В Галвестоне не было ни единой души, которая могла бы заплатить за меня штраф. И даже, между прочим, никого, кто знал бы, что я в тюрьме. Но в конце концов, это его проблемы, а не мои.
У выхода мне вернули мой нож, часы и конверт с деньгами. Там лежало около восьмидесяти долларов.
— Забавно, — сказал сержант, наблюдая за тем, как я пересчитываю деньги. — У тебя такая пачка денег, а ты заставляешь жену платить за себя штраф!
Я мельком подумал о том, что чья-то жена будет разочарована, когда ее старик не вернется домой.
— Подожди, вот обрею волосы, и мы с тобой тогда поплачем!
— Ладно, убирайся, умник, пока мы снова не забрали тебя!
И я убрался. Я спускался с крыльца, когда увидел ее. Анджелина стояла в дверях дешевого ресторана, расположенного на противоположной стороне улицы. Почти скрытая, она наблюдала за выходом из участка.
Я не подал вида, что заметил ее, и занялся бессмысленным делом — закурил последнюю сигарету. Я решал, как мне поступить. Если я махну рукой и направлюсь к ней, она может попытаться скрыться, так как явно не хотела, чтобы я ее видел. А потом ищи ее! И это с моим-то разбитым лицом и в одежде, которая выглядела так, что меня задержали бы как сексуального маньяка или сумасшедшего, сбежавшего из лечебницы, не успею я пройти и трех кварталов. Или меня стукнет по голове какой-нибудь возмущенный гражданин еще до того, как схватит полиция.
Медленно перейдя улицу, глядя прямо перед собой, я подошел к ресторану. Я не смотрел в ее сторону, но был уверен, что она поспешит войти внутрь. Она так и сделала. Когда я внезапно быстро повернулся ко входу, она была там, и мы оказались лицом к лицу.
— Здравствуй, Анджелина! — окликнул я ее, понимая, что ставлю новый рекорд по глупости, но ничего другого придумать не мог.
В ответ она молча взглянула на меня, а потом, отведя глаза, направилась мимо меня к тротуару. Я догнал ее и взял за руку. Она остановилась.
— Прямо не знаю, что сказать. Давай немного пройдемся по улице, Анджелина. Может быть, я что-нибудь придумаю.
— Давай.
Мы медленно шли под палящим солнцем, и люди с ужасом оглядывались на меня. Я все время держал ее за руку, словно боясь, что она каким-то образом исчезнет. Но мне никак не давались слова. Мы продолжали идти по Двадцатой улице к берегу, проходя в молчании квартал за кварталом. Наконец она сказала:
— Ты очень крепко сжимаешь мне руку. Она начинает затекать.
— Прости. — Я ослабил хватку. — Как ты попала в Галвестон?
— Мужчина и его жена довезли меня до Бьюмонта. Оттуда я приехала автобусом.
— А откуда ты узнала, что я в тюрьме?
— Я была вчера у моря недалеко от отеля и видела, как ты отъехал на машине в сторону города. Я долго смотрела на воду. А около полудня я снова увидела твою машину. Она стояла там. — Она махнула рукой в сторону Двадцать четвертой улицы. — И сегодня утром она оказалась стоящей на том же месте. Я спросила у мужчины на стоянке такси через улицу, не видел ли он тебя. И мне рассказали, что полицейские увезли тебя в своей карете. Я не знала, что такое полицейская карета, но сообразила, что, вероятно, тебя забрали в тюрьму. Там мне сказали, что тебя освободят, если я заплачу штраф. Я заплатила.
Я не мог спокойно смотреть на нее.
— Но почему ты это сделала?
— Не знаю, — просто ответила она.
— Но ведь должна же быть какая-то причина!
— Я подумала, что тебе, может быть, нужна помощь. Может быть, у тебя нет денег на штраф. А я должна тебе.
— Да уж! Ты мне глубоко обязана!
— Но ведь ты потратил очень много денег на мою одежду и ты был со мной иногда удивительно милым.
Я почувствовал, что больше не могу этого вынести. Она действительно так думала. Я глубоко ранил ее, и все же бескомпромиссная честность не позволяла ей забыть мои хорошие поступки.
— Ты не хотела встречаться со мной у тюрьмы? Она долго молчала, прежде чем ответить: