Нюра заметила, что Таисия Афанасьевна не в духе. Еще бы! Ведь она была прекрасно осведомлена обо всем, что делалось в станице. Она знала, что не нынче, так завтра разразятся крупные события и дело может дойти до оружия. И понятно, что ей было уже не до школы. Она спрашивала и не слушала ответов, ни с того, ни с сего обрывала, одергивала учениц, нервничала и поминутно заглядывала в окно, точно вот-вот должны ворваться в станицу эти ненавистные ей большевики. От своего жениха, сына Марины, Костика, получила она на днях записку. Привез один верный им человек. Костик писал: «У меня одно желание, одна мечта—уничтожить красных, и этой мечте я посвящаю всю свою жизнь». В конце записки Костик вывел особенно тщательно: «Произвели меня в сотники. Поздравь».
На перемене подруги окружили Нюру.
— Ты почему вчера не была в классе? У нас тут новости.
Райка с Симочкой из-за задачи поссорились. Симка говорит: «У тебя неверно», а Райка доказывает: «У тебя». Спорили, спорили, а потом Симка разозлилась и как крикнет на весь класс: «Думаешь, я не знаю, что ты в Мишку Садыло влюблена?» А Райка покраснела, давай реветь и чуть не в драку.
В другое время Нюра приняла бы самое живое участие в таком событии, но сейчас ей было не до того.
— Нашли время глупостями заниматься,—строго сказала она.—Тут кругом такое творится, а вы... Ничего вы не знаете.
Ее так и подмывало рассказать и о встрече с таинственными людьми в балке, и о том, как она снова видела их у колодезя. Она готова была начать свой рассказ, но в класс вошла Оля.
«На следующей перемене расскажу,—решила Нюра,—а то эта стриженая всем разболтает».
А Оля даже и не посмотрела в ее сторону, села и задумалась. Сегодня ее отец должен уехать на несколько дней из станицы. А тут, как на зло, ночи стали темнее темного, и ветер по ночам за окном гудит. Даша, на что живет с родителями, и та говорит, что по ночам ей страшно, а одной и вовсе жутко. А тут еще соседские хлопцы вчера ее напугали. Отца не было дома, он пришел поздно, а они подкрались к ее окну да как завоют! «Дураки, воображают, что это очень умно. Это все Мишка выдумывает. Небось, у Раи под окном не будет выть».
Перемена окончилась, все сидели на своих местах. Неожиданно узнали, что Таисии Афанасьевне нездоровится и что уроков сегодня больше не будет. С шумом покинули класс.
Вернувшись домой и увидя во дворе Дашу, Оля обрадовалась.
— Веснушка ты моя!—крикнула она ласково.—Вот хорошо, что пришла!
— Я заниматься. Урок тебе отвечать.
— Подожди.
Она вбежала в хату. У стола сидел отец и что-то писал на клочке бумаги. Заметив Олю, встал и порвал записку.
— Не знал, что ты придешь так ранор хотел написать тебе. Ну, Оля, я ухожу. Ты не бойся. Если кто-нибудь спросит—где я, скажи, что ничего не знаешь.
Он крепко обнял ее и ушел.
Летние дни становились все продолжительней. Темнело теперь поздно. Оля помыла посуду, приготовила уроки, посидела во дворе. Стало скучно. Решила—пока еще не стемнело, запереть хату да пойти куда-нибудь. А к вечеру вернуться.
Ей, главное, хотелось убить время, хотелось, чтобы оно шло быстро, чтобы скорее возвратился отец, чтобы скорее «все это» случилось и опять все вошло бы в свою колею. Но то, что должно случиться, ей представлялось не совсем ясным. Она помнила, как шумела станица, когда прилетела весть о свержении царя. Тогда она впервые увидела красный флаг. Чуть ли не вся станица высыпала на площадь. У церковной ограды поставили стол, на него поочередно взлезали люди и говорили речи. А потом, день за днем, всё в станице стихло, и она снова спокойно училась в школе, и отец спокойно работал. Но вот все чаще и чаще у отца в каморке стали появляться и знакомые и незнакомые ей люди. До поздней ночи просиживали они без огня и всё о чем-то шептались. И в школе девочки стали о чем-то шептаться. Оля поняла, что в станице люди разбились на два лагеря и между ними непримиримая вражда. Знала, что ждут большевиков.
Не успела она уйти со двора, как навстречу ей показалась группа гимназистов. Среди них Федя Тарапака. Он был в своем неизменном полинялом бешметике. На поясе у него висел длинный дедовский кинжал. Заметив Олю, Федя взялся за оправленную в серебро рукоять кинжала и так грозно сдвинул брови, что та невольно посторонилась. Федя что-то сказал приятелям, и они громко захохотали. Оля поняла: смеются над ней. А раньше с Федькой этого никогда не было, он был скромный хлопец, не кичился своим казачеством. «А теперь что Мишка, что он»,— подумала Оля и вдруг, как никогда, почувствовала себя одинокой. «Забегу к бабке Акимовне,—решила она.—Хоть папа и не велел заходить к ней, да я не надолго». И тут же свернула в переулочек. Он был узкий, глубоко промытый весенними водами, так что по обеим его сторонам плетни стояли как бы на высоких пригорках. Они были старые, гнилые, покосившиеся, а кое-где и вовсе повалились. Зато за плетнями буйно зеленели веселые садочки — правда, годами нечищеные и густо поросшие бурьяном. Цепкие колючки с пышными лиловыми цветами были с Олю ростом.