— Я урок выучила, я только хотела спросить... А как же теперь Москва?
— Что Москва? Что ты бредишь?
— Москва... Вот пишут, что теперь Москва...
— Да ты что?—Таисия Афанасьевна поднялась.—Ты уроки по учебнику или по газетам учишь? Садись. Впрочем, погоди. Ты ведь не сама все это выдумала, это у тебя дома такие разговоры? А?
— Какие?—удивилась Оля.—Я дома сама занимаюсь, мне никто не помогает.
— А про Москву?
— Я слышала...
— От кого?
— Не помню...
— «Не помню»? Отлично помнишь. Сядь.
Оля, огорченная, пошла на место. Таисия Афанасьевна поставила против ее фамилии двойку и вызвала Зою.
Широколицая и добродушная, Зоя поднялась из-за парты ч пошла к карте, громко стуча каблуками. Взяла указку и посмотрела на учительницу.
В классе насторожились.
— Ну?—сказала Таисия Афанасьевна.
— Харьков,—Зоя подняла указку и стала водить его по карте. Указка скользнула от Орла до Одессы, потом медленно приползла к Киеву и остановилась.
— Почему ты не учишься?
Зоя склонила голову.
— Я учусь... Мама в стечь посылала. Три дня там была.
— Неужели так трудно выучить? Разве это Харьков? Какой это город?
Зоя снова поводила по карте указкой и сказала:
— Выучу.
— Ты который раз обещаешь? Иди на место.
Третьей вышла отвечать Нюра.
— Столица России,—твердо сказала она, — Петроград.
— А не Москва?—насмешливо улыбнулась Таисия Афанасьевна. Нюра поняла, в чей это огород камешек, и, покосившись на Олю, повторила еще уверенней:
— Нет, не Москва. Москва—вот,—она ткнула указкой в карту и так же уверенно показала другие города.
Таисия Афанасьевна похвалила ее, отпустила на место, поставила пятерку и посмотрела на часы. До конца урока оставалось еще минут пятнадцать, а спрашивать ей больше никого не хотелось. Вчера у отца были гости, разошлись очень поздно, и она не выспалась. Побаливала голова. Да и напугали ее вчера. Был в гостях дьякон из станицы Крымской, рассказывал про солдатские эшелоны: «Едут с оружием, не хотят сдавать его, пообвешались бомбами... Чего доброго, и сюда нагрянут. И среди казаков тоже всякие разговоры, митинги. Одни за атаманов, другие за комиссаров».
Таисия Афанасьевна обвела класс глазами и, остановившись на Оле. опять спросила:
— Так какой же главный город в России?
Оля нехотя поднялась.
— Петроград.
— Так и запомни.
Таисия Афанасьевна подошла к окну, потом вернулась к столу, придвинула к себе стул, села и принялась перелистывать журнал. Долго и томительно шелестела страницами, наконец, взглянув еще раз на часы, облегченно вздохнула и встала. В коридоре коротко прозвучал звонок.
На перемене все шумно высыпали во двор. Гуляли, радовались солнцу, весне. Только Оля стояла в стороне. Она чувствовала себя обиженной.
Подошла Зоя и молча протянула горсть семечек:
— На, лускай,— сказала она добродушно и, потягиваясь, зевнула.— Чего-то скучно мне. Спать, что ли, хочется?
— Это ты устала.
— От весны я всегда такая. Фельдшер говорит — надо траву пить. А у других теперь лихорадка.
— Почему?
— Весна же. Как весна, так она и ходит. А меня не тронет, я знаю средство. Сказать? Вот у нас мой браток Юхим болел. Фельдшер лечил его хиной, подсолнухом, синькой. Ничего не вылечил, а мамина сестра вылечила. Знаешь как? Нарезала она бумажечек 'много-много и мелко-мелко написала на каждой: «Юхима дома нема, приди завтра». И все бумажки наклеила на дверях, на оконцах, на ставнях, на порожках. Куда лихорадка ни сунется, а везде «дома нема». Поняла?
— Поняла,—не выдержав, засмеялась Оля.
Зоя обиделась.
— Чего же ты ржешь, стриженая?
— Да ну тебя,—-Оля махнула рукой и побежала в класс.
«Отцу расскажу,—подумала она:—Юхима дома нема...» И опять засмеялась.
В дверях столкнулась с Таисией Афанасьевной.
— Весело?—спросила та.
Оля промолчала.
— Ты вот что: отцу скажи, что пора деньги платить.
— Я скажу,—ответила Оля и пошла в класс.
Она знала, что денег у отца сейчас нет, и с тревогой подумала: «Еще не позволят в школу ходить...»
IV
Оля собиралась спать. Услышав осторожный стук, она приоткрыла дверь и, всматриваясь в темноту, спросила:
— Кто?
— Я.
Голос раздался так близко, что она невольно вздрогнула.
— Ты? Степа?
— Батька дома?
— А зачем тебе? Напугал...
— Дело есть.
Они молча вошли в сени, оттуда в темную каморку, где пахло кожей и клеем. За каморкой в небольшой, но опрятно прибранной комнате горела лампа. Сюда Оля ввела своего неожиданного гостя.
Степа сел, снял с головы старую облезшую кубанку и задумался. Вдруг неожиданно спросил: