Нюра продолжала стоять. Она боялась пошевелиться. «А вдруг... — мучительно думала она, — а вдруг они Кузьму...»
Колотилось в висках. Хотела поднять ко лбу руку и тут только заметила, что в руке наган. Осторожно скинула ботинки и поднялась на несколько ступенек. Остановилась, прислушалась... Стиснула зѵбы. Они мешали ей — начинали стучать. Поднялась еще. В темноте ничего не было видно.
Так дошла до середины колокольни. Вдруг наткнулась на чье-то тело и медленно попятилась назад. Пересилив себя, опустилась на колени, стараясь взглянуть в лицо убитого. Чуть не вскрикнула: «Кузьма!» — но в это время наверху послышался чей-то слабый голос. Узнала его, обрадовалась. «Значит, это лежит не Кузьма». Еще раз пристально всмотрелась в убитого. «Да это, конечно, кто-то чужой... С бородой...»
Облегченно вздохнула — стала осторожно спускаться, насилу нашла в темноте ботинки, обулась. «Теперь что?.. — подумала она. — Чего же я на самый верх не поднялась? Чего же я, дура, голос свой не подала? Кузьма, наверное, решил, что меня уже здесь нет, что я давно ушла домой».
Тихо приоткрыла тяжелую церковную дверь, выглянула на площадь. Темно. Ни души. Вышла и снова прикрыла дверь. Замка уже не было, сторож унес его с собой.
Как мышь, проскользнула за памятник. Села, пытаясь отдышаться, но сердце стучало. Прислонилась головой к холодному мрамору, и вдруг захотелось спать. Даже зевнула, прикрыв рукой рот. Встрепенулась. «Чего это я, в самом деле?..» Приободрилась немного и подняла глаза. Черная и мрачная стояла колокольня среди ночи. Как ни всматривалась Нюра в ее зияющие окна, как ни искала глазами Кузьму или Тараса, никого не могла увидеть.
«Теперь и домой уйти уже нельзя, — подумала Нюра. — А вдруг еще кто-нибудь явится... А тогда что? Тогда опять так? Нет, второй раз я уже в церковь не пойду... И так чуть не умерла со страху». А сама не спускала глаз с дверей церкви и сторожки...
Привыкнув к темноте, Нюра уже без труда различала предметы, и ей казалось, что теперь и ее всякий увидит. Поэтому она плотно прижалась к памятнику, стараясь с ним слиться. Продрогла вся, а наган стал холодный, как лед. Она положила его себе на колени и продолжала внимательно присматриваться и прислушиваться ко всему.
Мимо площади быстро промчались всадники. Она их плохо видела, но на слух определила, что их было немало. Они свернули в улицу и поскакали в сторону кладбища. Вот бешеным галопом пронесся еще кто-то, и в ночной тишине еще долго слышался удаляющийся топот его коня. Вот пробежал человек, за ним другой, третий, и где-то со стороны кладбища рассыпались десятки выстрелов. Нюре показалось, что она даже слышит чьи-то многочисленные голоса. Потом все стихло, а через минуту уже совсем в другой стороне — и, видимо, далеко—быстро простучал пулемет. Из-за угла снова выскочили всадники, кто-то громко крикнул: «Обошли мельницу!», и они круто свернули в сторону, а за станицей опять просыпалась беспорядочная стрельба.
Нюра дрожала. Не знала — от холода или от страха... Ноги
отекли и стали, как деревянные. В висках стучало, во рту пересохло. И вдруг высоко, над самой головой, вспыхнула ослепительно синяя звезда. Бок колокольни, край куста, под которым сидела Нюра, и кусок площади облились светом, как в яркую лунную ночь. На коленях фосфорическим блеском сверкнул наган. Звезда медленно и бесшумно, точно невесомая и неосязаемая, спускалась и постепенно гасла... Еще немного, и она угасла совсем, и Нюре показалось, чго стало темней, чем было раньше.
Не сразу она поняла, что это за звезда. Время от времени снова раздавались выстрелы, то частые, то редкие. Попрежнему мимо площади и по далеким улицам проносились конные, пробегали пешие группами и в одиночку. Мало-помалу то тут, то там в станице стали слышаться голоса, и Нюра чувствовала, что ее мужества нехватит. Но куда бежать? По станице уже не побежишь. «Может, бросить наган и как-нибудь проскочить? — подумала она. — Нет, не могу... Непременно схватят...»
А тут еще небо стало сереть, и она поняла, что приближается рассвет. «Ой, да меня ж теперь совсем видно! — испугалась она, —спрячусь в церкви...» Она побежала к каменной лестнице, но не успела подняться и на несколько ступенек как ее окликнул дед-сторож.
— Куда?
Она остановилась и инстинктивно спрятала под пальто наган.
— Дедушка!.. — жалобно сказала она, а что говорить даль-ше—сама не знала. Но вдруг нашлась:
— Тетя умерла, где здесь батюшка?
Она сбежала со ступенек, схватила деда за руку.
— Ой, боюсь! Идемте в сторожку, скажу вам что-то.
И стремительно потащила его за собой. Дед, упираясь, что-то рассерженно и озадаченно бормотал, но в это время в воздухе с треском разорвался снаряд и за его грохотом она ничего не расслышала.