— Проверяю на пустоты. Если звук отразится от стены, то, возможно, за ней находится другая комната.
— Пустоты?
Повисла пауза.
Я засмеялась:
— Ну, тогда нам нужно проверить все стены дома.
И тут воцарился хаос: Стэн и Оскар, крича, носились по чердаку, лупя по стенам. Мы слушали, кивали, мычали «хм», не имея понятия для чего и зачем. Было весело, все смеялись, и я подумала: здесь нам будет хорошо.
Глава 5
1855
Вайолет
Я чуть не поскользнулась на скалах, спускаясь к пляжу, хотя дорога была мне знакома. Громоздкий мольберт не был тяжелым, но мешок с красками и кистями бился о ноги. В конце концов, идеальное место для работы было найдено. Погода стояла теплая, солнце не было слишком ярким, и я удовлетворенно вдохнула морской воздух.
Быстро установив мольберт и прикрепив к нему бумагу, разложила краски на камне позади себя, как и задумывала, заправила за ухо выпавший локон и взяла кисточку. Застыв на мгновенье, я наслаждалась моментом. Именно так месяцы, а возможно и годы, я мечтала работать. Наконец-то почувствовать себя настоящим художником. Кончено, мой чердак всем хорош, и я очень благодарна Филипсу, деревенскому парню, работающему в нашем доме и саду за то, что он тайно помогал мне превратить помещение под крышей в студию.
Я нахмурилась, вспомнив об отце. Он был против моих занятий, называл их вульгарными. Видел во мне лишь замужнюю, ведущую обычную жизнь, женщину. «Обычную, то есть скучную», — подумала я. Прозаическую жизнь без цели.
Здесь же, на морском воздухе у меня рождались идеи. Кистью рассказывала истории. Это то, о чем я мечтала. Годами я рисовала себя да кошек на кухне. Бесконечные автопортреты, бесспорно, развили мою технику, но, если честно, жутко надоели. Пока однажды на глаза не попалась статья в папиной газете «Таймс» о новой группе художников, известной как «Братство прерафаэлитов».2 Они рисовали библейские сюжеты, сказки Шекспира и тому подобное, а также использовали для работы живых моделей. Словно струя свежего воздуха ворвалась в мою жизнь. Вот чем я хочу заниматься! Рисовать, как они, жить, как они, быть, как они!
После прочтения заметки я искала любое упоминание о прерафаэлитах в газетах. Прятала статьи об искусстве вместе с кистями и красками. Читала «Иллюстрейтед Лондон Ньюс», и даже «Панч», хотя отец не одобрял этой газеты. «Таймс», а иногда и другие издания, частенько критиковал моих героев, полных решимости перевернуть мир искусства. Но чем больше критики они получали, тем интереснее становились для меня. Их прогрессивность будоражила, мое желание подражать им росло. Я мечтала жить в Лондоне и участвовать в дебатах о настоящем искусстве с невероятно красивым, судя по фотоснимкам в газетах, Данте Габриэлем Россетти3, или с Джоном Милле4, у которого было доброе, дружелюбное лицо. Должна признаться, я смутно представляла, где могли бы проходить обсуждения. У меня сложилось неловкое представление, что художники, восхищавшие меня, проводили много времени в пабах. Но я знала, что обрету смысл жизни, проведя время с ними.
— Почему, мисс Харгривз, — скажет мне Данте или Джон, — вы — сила, с которой действительно приходится считаться.
Я восхищалась не только мужчинами. Я читала, что натурщица Элизабет Сиддал5, которая по слухам состояла в любовной связи с Россетти, тоже занялась рисованием. О, как же мне хотелось быть похожей на нее! Иногда в минуты тщеславия казалось, что у меня такие же длинные рыжие волосы.
Люди считают, что быть рыжей — к неудачам. Но Лиззи убедила окружающих в красоте медных волос. Она не прятала их под шляпкой. Поэтому, находясь вдали от неодобрительных глаз отца, я тоже начала распускать локоны при любой возможности. Свободно развевающиеся волосы мешали мне и частенько раздражали, но входили в мой план, как и авантюра с рисованием на пляже. В конце концов, если Лиззи Сиддал смогла стать художницей, то почему я, Вайолет Харгривз, не могу?
Погруженная в мечты об успехе, я стремительно наносила мазки краской. Кисточка летала над бумагой. Сегодня я рисовала то, что видела. Пейзаж. На картине уже были сделаны наброски Филипса, задрапированного в простыню, словно в королевскую мантию, с короной на голове, найденной в старой коробке с одеждой. Он всегда горел желанием попозировать мне. Парнишка был очень добр, что радовало, но, с другой стороны, не скрывал ли он за своей любезностью ненадлежащие чувства ко мне? Отец придет в ярость, если узнает об этом. И в бешенство, если увидит, чем я сейчас занимаюсь. Он лишь неохотно соглашался закрыть глаза на мое увлечение при условии, что я дома и не мешаю. Если бы не его поездка в Лондон на неделю, я ни за что не осмелилась бы выйти на пляж с мольбертом.