Ирина сидела на табуретке, изо всех сил пытаясь держать открытыми слипающиеся глаза. Бита выдернул её прямо из постели, куда она залегла после трудовой вахты. Опухшее со сна лицо Сандры без привычной косметики казалось сейчас блёклым и сереньким.
- Ладно, родителей, значит, нет. Ну, а за дальних она ничего не говорила? Знаешь, там бабки-дедки?
Ирина пожала плечами и душераздирающе зевнула.
- А чёрт его знает! Мы про них не вспоминали. Может, и есть, я не знаю. Хотя, по-моему, старики внуков не бросают. Не то, что мамы. Так что, если бы они были у неё, член бы она в детдоме сидела.
- Логично, - согласился Бита. – А она точно в аляховском воспитывалась? Может, в другом где? У нас же их несколько.
- Точно, точно. Она мне именно про аляховский говорила. Я ж помню.
- Ну, тогда всё. Ложись досыпай, труженица.
Сандра с трудом поднялась с табурета, запахнула халат, хлебнув что-то непонятное из объёмистой чашки, стоявшей на столе. Затем, провела Биту к входной двери.
- Так, а чего там с ней-то? Вы чего про неё распрашивали? А?
Вопрос, наконец-то, возник в её затуманенных сном мозгах.
- Уехала она. С хахалем. А Лёве осталась должна. Лёва, всё-таки, наш человек. Вот и пытаемся помочь. Думали, может, к родителям двинула. Ну, а раз нет, так нет. Да там, собственно, мелочь. Так что, Лёве и расстраиваться нечего.
- Надо же, - удивилась Ирина. – Круто! Ты смотри, и, главное, никому ни слова! Ничего себе, Инга дала! Ну, Лёве-то ничего, он своё ещё наварит.
- Пока, - попрощался Бита.
Ирина закрыла за ним дверь, не переставая удивляться прыткости подруги, обзавёвшейся мужиком, спрыгнувшей отсюда, да ещё и наказавшей Лёву на какую-то сумму.
32.
У воспитанников детдома нет родителей. То есть, у некоторых они всё-таки имеются, но, как-бы, на другой планете. Поскольку всё общение их со своими чадами длится считанные часы, реже дни, начиная с момента рождения. А дальше с этими чадами общается уже государство. Правда, ещё у некоторых имеются реальные родители, но давно и прочно забившие болт на своё потомство, а посему, лишённые родительских прав. Немногие из них, время от времени, вспоминают о своём предназначении и изредка появляются в интернате. Но, это не правило. Это исключения.
Вместе с тем, отсутствие родителей ещё не означает отсутствия близких родственников. Более того, родственников любимых и любящих. Просто эти родственники не имеют возможности взять к себе детдомовского воспитанника. Поскольку сами в этом же детдоме и содержатся.
У Инги Подольской был брат. Младший. Разница между ними составляла три года. Когда Инга вышла из «аляховской дачи» и переселилась к троюродной тётке, жившей в их городе и нуждавшейся в присмотре, по причине преклонного возраста и болезней, она забрала младшего Саню с собой. Работая санитаркой в ближайшей больнице, Инга поступила на вечернее отделение в медучилище. Саня же ходил в обычную среднюю школу. А тётка через полгода склеила ласты, оставив квартиру в их полное распоряжение.
Через год Сашка пошёл в ПТУ. Окончив его, устроился на завод. Через восемь месяцев его забрали в армию. За это время Инга получила диплом. Из санитарки она превратилась в медсестру, но проработала в новой должности лишь полгода. Зарплату начали задерживать, средств не хватало даже на квартплату, а тут появился Лёва. Инга не была закомплексованной девушкой, детство в интернате любого излечивает от комплексов, поэтому, предложение Лёвы не встретило особого морального сопротивления. Однако, всё же, когда Саня вернулся из армии, она не решилась сказать ему правду о своей новой «профессии». Сашка был уверен, что сестра продолжает работать в больнице. А Инга сняла через Лёву квартиру и съехала со старой, оставив её в полное Сашкино распоряжение. Иначе трудно было бы объяснить, почему ей всё время приходится работать в ночную смену. Виделись они теперь реже, у каждого была, как бы своя, жизнь, но иногда, всё же, забегали друг к другу.
Вернувшись из армии, Саня отгулял месяц, присматриваясь к обстановке. Завод, на котором он работал до призыва, сделал последний выдох из своих труб ещё за год до Сашкиного возвращения, и благополучно скончался. Сотни людей лишались работы, вливаясь ручейками в море аутсайдеров, оказавшихся, неожиданно для себя, на обочине жизни. Некоторые из них, более активные, заполнили другие ниши, дающие возможности к существованию, многие же, следуя по течению, перебивались случайными заработками и скудными субсидиями, еле сводя концы с концами.
В общем, картина, представшая перед Саней, оказалась серой и безрадостной. Профессиональными навыками он не успел овладеть в достаточной степени, чтобы работать на заказах. Перепродажа на толкучке, как способ получения средств к существованию, его не прельщала. А, поскольку парнем он был очень крупным, оставалось использовать свои физические данные.
Когда Сане предложили войти в бригаду, он не возражал. Хотя Инге ничего об этом не сказал, уверяя, что подрабатывает по случаю. Таким образом, получилось, что ни брат, ни сестра не подозревали об истинном роде занятий друг друга. Кто знает, сколько это могло бы продолжаться, но на данный момент дела обстояли именно так.
Бригада, в которую взяли Саню, входила в группировку Матвея. Прозвище, закрепившееся ещё с детдомовского детства, так и осталось за ним до сих пор. Его звали Симон.
33.
- Какая Инга? Здесь Инга не живёт, - сказал парень в спортивном костюме и тапочках на босу ногу, глядя на Симона.
Слова были, вроде бы, понятны, но, смысл их никак не мог до него дойти. Симон ещё раз посмотрел на номер на двери, думая, что у него случилось помутнение сознания, и он ошибся этажом. Единственно приемлемое объяснение.
- Что, значит, не живёт? Эй, эй, подожди…
Симон придержал закрывающуюся дверь. Парень пожал плечами.
- Может, она раньше жила здесь? Мы только второй день как переехали.
За его спиной, в знакомой Симону прихожей, действительно грудами высились нераспакованные вещи, свидетельствующие о недавнем переезде.
- Как переехали? – ошарашенно спросил Симон, окончательно сбившись с толку. – А ты разве не хозяин?
- Хозяин квартиры? Да ты чего, поехал? Я ж тебе русским языком говорю, мы её три дня, как сняли. Вот вчера только начали переезжать.
- А где девушка, которая жила здесь до вас?
- Ну, откуда я знаю? – раздражённо бросил парень. – Я понятия не имею, кто здесь когда-то жил. Квартира была пустая, когда мы въезжали.
Он захлопнул дверь. Симон постоял несколько секунд, глядя на шляпки декоративных гвоздей, образующие узор на дерматиновой обивке. Затем повернулся и начал медленно и осторожно спускаться вниз по лестнице. Выйдя во двор, он закурил, и присел на край детской деревянной песочницы. Налетевший ветерок обдувал стриженный затылок Симона, который сидел и пытался привести мысли в порядок.
Происходящее было непонятным и необъяснимым. Квартира принадлежала женщине, работавшей в одной больнице с Ингой. Та с мужем двинули куда-то за бугор, вроде бы к чехам, а Инге оставили ключи и попросили присмотреть за хатой, пока их не будет. Так вот и получилось, что у него и у сестры вышло по отдельной квартире. Теперь же, выходит, те выпроводили Ингу и взяли каких-то жильцов. Но, ведь они ещё год, или около того, должны быть в отъезде. Разве, может, кто-то из них приезжал вот сейчас? Но, всё-таки, непонятно, куда же делась Инга. Если её выселили, то она должна была вернуться домой. Последний раз Симон видел сестру неделю назад, когда она заходила к нему узнать, как дела. Тогда всё было в порядке. По крайней мере, ни о каких переменах в своей жизни Инга не говорила. Если она у кого-то из своих подруг (Симон, вообще-то, не знал, были ли у его сестры подруги, или нет), то в любом случае она бы зашла предупредить, что по старому адресу она уже не живёт и где её теперь искать. Правда, если это случилось всего пару дней назад, может, она ещё, просто, не успела. Хотя, это вряд ли.
Симон покрутил головой. Чёрт! Ни фига не понятно. Мысли тыкались в разные стороны, как слепые котята. Никакого разумного объяснения в голову не приходило. Единственное, что оставалось делать Симону, это найти Ингу на работе и поговорить. Пусть сама объяснит, что произошло.