Из выходящего на закат окошка открывался широкий вид не только на береговые бухты, но и на значительную часть сливающегося с горизонтом Голубого залива. Ослепительная синева скоро утомила зеленовато-рыжие глаза Милицы, и девушка прикрыла их веками, а когда открыла, то увидела вдали едва различимые тёмные пятнышки — то ли рябь на воде, то ли?..
Встревожившись, Милица выбежала из хижины и посмотрела на расположенную двумя уступами выше сторожевую башню — так и есть! Над вершиной башни клубилось густое облако чёрного дыма — норманны! Как правило, их узкие длинные ладьи приходили весной, и жители деревни надеялись, что в этом году им не придётся ни сражаться, ни платить грабителям отступную дань — ан, нет! Принесла нелёгкая!
Немного спустившись по крутой тропинке, Милица смогла увидеть поднявшуюся в деревне суету: в двуколки с домашним скарбом впрягались ослики, мужчины с помощью старших мальчиков сгоняли овец и коз — никто не помышлял о сражении. Видимо, слишком много норманнских кораблей показалось на горизонте…
…ёкнув, Милицино сердечко часто забилось: не вышедшие замуж девушки старше шестнадцати вёсен, по негласному решению старейшин и вождей Черноголовых, были обязаны отдаваться пришельцам. Во всех случаях: или как военные трофеи, или — если жители прибрежных деревень уклонялись от битвы — в качестве дани. Конечно, когда Черноголовые побеждали норманнов, то их девушки и женщины освобождались от этой унизительной дани, но такое случалось крайне редко.
Да, формально шестнадцать вёсен Милице исполнялось только в следующее весеннее равноденствие, но в деревне все знали, что родилась она в начале лета, так что… ах, ну почему её мама не настояла на замужестве?! Будь она сейчас замужем за Жданом, ей бы не пришлось трепетать от страха в ожидании печальной участи живой игрушки воинственных пришельцев — муж увёл бы её в горы. Затаиться? Украдкой выскользнуть из хижины и забиться в одну из многочисленных, поросших густым кустарником каменных щелей? Если прихватить с собой с вечера испечённых Дарицей лепёшек с овечьим сыром, то три, четыре дня — а на землях Черноголовых норманны, как правило, дольше не задерживаются — можно пережидать грозу, не испытывая больших лишений.
Ага! А после? Когда, пополнив запасы воды, продовольствия и вина, полночные грабители отплывут на полдень? Что скажут старейшины? А сама она, как посмотрит в глаза беззаконно лишённым девственности юным невестам? Или — обесчещенным замужним женщинам? Ведь если старейшинам удастся договориться с норманнами и разбойники ограничатся отступной данью, то на те три, четыре ночи, которые они проведут на берегу Голубого залива, для ублажения пришельцев от их деревни потребуется не менее пятидесяти женщин. Так что на счету окажется каждая молодая вдова, каждая достигшая шестнадцатой весны, не выданная замуж девушка. Ведь в своё время даже посвящённую богине Белинде её маму Дарицу пришлось принести в жертву похоти чужеземцев — тем самым лишив надежды стать жрицей храма. И?..
…и всё-таки — страшно! И жутко обидно: получается, до сегодняшнего дня она хранила девственность, чтобы ею воспользовались чужие пьяные мужики? Да после такого бесчестия она точно не выйдет замуж! Тем более — с ребёнком от норманнов: что, исходя из лунного цикла, весьма вероятно. И?..
…и, немного подумав, Милица положила в плетёное из луба лукошко восемь лепёшек с сыром, кусок вяленого козьего мяса, прихватила шерстяную накидку и украдкой выскользнула за дверь. Чтобы её не заметили ни из села, ни со сторожевой башни, девушка по узенькой крутой тропинке прошла над самым обрывом и затаилась в устье узкой расселины, за кустом барбариса. Отсюда открывался широкий вид на Голубой залив, а её саму не было видно ни с моря, ни из села, ни с башни. А если бы сельчане стали искать уклоняющуюся от неприятного долга девушку, то стоило подняться по расселине на несколько десятков шагов до сплошь заросшей кустарником и деревьями котловины — и поминай как звали! Котловина соединялась с разрывающим гору надвое Чёрным ущельем, где отыскать затаившегося человека было труднее, чем иголку в стоге сена.
Пока Милица собирала еду и хоронилась в расселине, появившиеся на горизонте чёрные пятнышки превратились в десятки — если не сотни! — узких длинных ладей под четырёхугольными парусами. Спаси и помилуй, Вритра! Да если приплывшие на них свирепые воины вздумают напасть — на побережье не уцелеет ни одного дома! А из Черноголовых в живых останутся только те, которые убегут в горы! Нет, конечно — старейшины сумеют договориться с вождями норманнов… вот только отступной дани придётся выплатить не в пример больше против обыкновения! И вряд ли их село сможет удовлетворить похоть пришельцев только одними вдовами да не вышедшими замуж старшими девушками. Ой, вряд ли. Ведь на каждой из ладей норманнов от сорока до пятидесяти изголодавшихся за время похода молодых, сильных воинов. Конечно, пришельцы не разборчивы — особенно, когда напьются — и всё-таки… кому-кому, а ей, Милице, на сей раз не отвертеться! Более того, если ушедшая за целебными травами Дарица вернётся в ближайшие два, три дня, то и её принудят ублажать чужеземных насильников.