Дабы решить сей непростой вопрос, Берн, собравшись с силами, поднялся с земли, кое-как доковылял до бочонка с выбитым дном, зачерпнул вина подобранной по пути глиняной кружкой, вернулся к почти прогоревшему костру, подбросил в него хвороста, сел на перевёрнутую колоду и поднёс кружку ко рту. После нескольких больших глотков унялась головная боль, окружающий мир перестал двоиться в глазах, и когда из тьмы выступила одетая в белое женщина-смерть неустрашимый воин пожалел, что, подобно своим товарищам, не валяется сейчас бесчувственным бревном: пьяным, как известно, выходцы с того света вредить не могут. Рука Берна непроизвольно потянулась к кинжалу, хотя лучник знал: бесполезно! Женщину-смерть не остановить земным оружием. Стоит ей ледяными губами поцеловать его — он сразу превратится в ходячего мертвеца, станет живым покойником.
По счастью, белое привидение не спешило с роковым поцелуем, остановившись в двух шагах от лучника, оно, подобно земной женщине, с робостью смотрело на Берна большими зелёными глазами. До воина наконец дошло: никакое это не привидение, а натуральная местная дикарка, которая почему-то толи уже успела одеться, толи ещё не раздевалась. Короче, одна из потаскушек, присланная старейшими черноголовников, чтобы ублажать их — непобедимых воинов. И, соответственно…
…подумав о женщине одетой в белое платье как о законной военной добыче, Берн вдруг почувствовал совершенно необъяснимую мальчишескую робость — с какой стати? Он давно не юноша, чтобы робеть перед девчонками!
Между тем, туземка продолжала молча стоять в двух шагах от воина, ни жестом, ни взглядом не выдавая своих потаённых намерений — о, Великая Грейя, чего же она всё-таки хочет? Зачем пришла? Явно не затем, чтобы, как подумалось Берну вначале, служить победителям своим телом — эти-то потаскушки явились с вечера, и сейчас голые и пьяные спят вперемешку с пресытившимися воинами его народа. Тогда, как девушка, подошедшая к костру, молча стоит и ждёт… ждёт… чего? Неужели, Великая Грейя?.. ну, да! Конечно!
До едва протрезвевшего Берна наконец дошло: вот именно! Явившаяся из ночи девушка намеревается принести в жертву не девственность — экая невидаль! — но жизнь. Белое платье, венок из незнакомых лучник крупных белых цветов — как он не догадался сразу? Правда, на родине Берна девушки-героини, добровольно отдающие жизни ради народного блага, надевают венки из ромашек… верней — надевали! На памяти не только Берна, но и его отца, и деда не случилось ни одной героини, добровольно расставшейся с жизнью на алтаре. Их имена сохранились только в старинных преданиях, которые подвыпившие скальды долгими зимними ночами вдохновенно скандируют у жарко пылающих очагов. И вдруг… на тебе! На изнеженном юге, среди грязных дикарей находится девушка, достойная служить образцом для дочерей его народа! Нет! Этого не может быть! Ведь все туземные женщины — похотливые потаскушки, и чтобы одна из них… нет! Это ему показалось! Пригрезилось после неумеренного вчерашнего возлияния! Но…
…по виду она — совершенная жертва! Добровольно явившаяся на заклание. И что же? Он сейчас вытащит нож и на винной бочке вместо алтаря перережет ей горло? Ага! Нашла дурака! Чтобы потом его всю жизнь преследовали мстительные прислужницы Грейи?! Он ведь не жрец, чтобы без дурных последствий для себя совершить человеческое жертвоприношение! Когда даже жрецам далеко не всегда удаётся очиститься от проливаемой ими на алтарях человеческой крови. Ведь если убийство в бою угодно многим светлым богам — особенно, Варгусу — то убийство на алтаре приветствуют лишь тёмные боги нижнего мира, власть которых хоть и медленно, но неуклонно убывает. Нет уж! Пусть эта чокнутая туземка для осуществления своего героического замысла поищет кого-нибудь поглупее! Или утром столкуется со жрецами, а его — увольте! Вот хорошего пинка под зад, если будет настаивать на своей безумной затеи, она от него, пожалуй, дождётся. Да и то…
Берн рассудил, что даже такое невинное проявление внимания может ему дорого обойтись — с этими ненормальными героинями всё очень непросто — и попробовал словами убедить девушку подождать до завтра. Дескать, с чем бы она ни пришла — сейчас глубокая ночь, все спят, а он, обыкновенный лучник, ничем ей помочь не может.
К сожалению, Берн плохо знал туземный язык, а девушка в венке из белых цветов не лучше знала язык норманнов — прошло немало времени, прежде чем воину удалось растолковать ей что к чему. В течение всего путаного, длинного монолога — с частыми паузами для поиска нужных слов — отважная дочь черноголовников, не пошевелив ни одним пальцем и не задав ни одного вопроса, напряжённо всматривалась в лицо говорящего воина, по его выражению силясь понять то, что Берн не мог выразить словами чужого языка. Однако главное — то, что своё героическое намерение она может осуществить лишь завтра, когда проснутся жрецы, а сейчас ей надо идти домой — девушка, кажется, поняла: расплакавшись не как привидение, а совершенно по-женски, она вдруг резко повернулась и стремительно бросилась во тьму. Берн облегчённо вздохнул: слава Варгусу! Великий бог уберёг его от сумасшедшей героини!