В комнате ужасно холодно. Если девчонка не умрет во время родов, то холод наверняка сведет ее в могилу. Склонившись над Кейт, он пощупал пульс. Если мать роженицы застанет Дэвидсона дома, он сможет добраться сюда не раньше, чем через полчаса. Чем раньше они начнут, тем лучше. Роды будут трудными…
«Надо что-нибудь сделать, а то замерзнем».
Родни опустился на колени на небольшой плетеный коврик перед очагом и дунул на остывшие угли. Вследствие этого необдуманного поступка зола щедро усыпала его лицо и волосы. Черт побери! Вскочив на ноги, Родни поспешно стряхнул с себя пепел. Тот попал в глаза. Временно ослепнув, врач, спотыкаясь, подошел к полукруглому столу на трех ножках, стоящему в углу, плеснул воды из эмалированного кувшина в оловянный таз и умылся. Мыло щипало глаза сильнее, чем угольная пыль. Что за ночка! Снег валил не переставая уже несколько часов. Теперь его автомобиль завален. Да, хуже не придумаешь… Если бы не возникло осложнений, он давно был бы дома, а так… Снега выпало сантиметров тридцать. Сверху уже подмерзло, так что об «уехать» нечего и думать – проще сказать, чем сделать. К тому же состояние девушки требует его присутствия… Отодвинув в сторону бумагу кремового цвета, которой было занавешено окно, врач попытался выглянуть наружу. Ничего не вышло: стекло покрывали морозные узоры; на подоконнике лежал снег. Вернувшись к кровати, Родни сел обратно на стул.
Кейт лежала, тяжело дыша. Врач оглядел комнату. Небольшая – десять на восемь футов, не больше… Двуспальная железная кровать, украшенная латунными шишечками. Столик для умывальных принадлежностей с мраморной столешницей. Большой деревянный сундук за задернутой занавеской, на крышке его стояло зеркало. Больше никакой мебели в комнате не было. На приделанных к двери колышках висела верхняя одежда. Кейт укрывали стеганое ватное одеяло и два тонких шерстяных пледа светло-коричневого цвета. Доски пола недавно скоблили. Из-за этого они казались почти белыми. Свет давал единственный газовый рожок.
Родни Принс взглянул на пламя, дрожащее на конце загнутой вверх свинцовой трубки. По мощности, как прикинул врач, раз в сто слабее, чем свет, испускаемый большой люстрой, свешивающейся с потолка столовой в их доме. Своим домом для Родни был Рукхерст, а не то «здание», которое он делил со Стеллой. Вдруг он почувствовал жгучую ностальгию по всему тому, что долгие годы принимал как должное. Особенно ему сейчас не хватало столовой в Рукхерсте. Неяркие, выгоревшие цвета обоев. Наполовину стертая позолота. Высокие, широкие окна, обрамленные тяжелыми портьерами. Милая глазу старая мебель отполирована временем и руками. Родни испытал прилив душевной теплоты к своей семье. Величественная, седеющая, немного циничная мать, с которой ему трудно было найти общий язык. Терпимый ко всему отец. Завидующий ему Фрэнк.
Сегодня сочельник. Несмотря на все их разногласия, канун Рождества дома всегда праздновали шумно и весело. А тут он с десяти часов утра только и делал, что посещал маленькие домики. В некоторых было довольно чисто, в других неприятно пахло, но во всех жили настороженные люди с грубыми голосами. А потом была еще Стелла… Ссора, которую они затеяли вчера ночью, была бы сегодня улажена, если бы, конечно, ему удалось поехать с женой ужинать к Ричардсам. Насколько он понимал, Стелла презирала пожилое семейство, но те умели польстить ее высокомерию, пригладить яркое оперенье, которое муж любил то и дело взъерошивать. Общение с ними может привести Стеллу в «нежное» расположение духа. Впрочем, его жена только и делала, что впадала в «нежное и ранимое» расположение духа. Сама чувствительность и мечтательность! И при этом с успехом играет роль настоящей ледяной красавицы. Как ей удается заставить его чувствовать себя грязным животным? Вчера ночью, прильнув к нему, словно маленький котенок, жена довольно мурлыкала, пока он играл ее волосами, шепча ласковые слова, рассказывая о том очаровании, которому он поддается рядом с ней. Родни целовал ее глаза и уши, гладил руки. Обманчивая податливость ее красивого тела ввела его в заблуждение. Он поверил, что Стелла ждет завершающего акта. «Сейчас!» – забилось у него в голове… Горячее тело превратилось в колоду, а затем в ледышку. Жена отстранилась.
– Стелла! – завопил он.
Да, вот именно что завопил.
– Не мучь меня!
Он навалился на нее всем телом, но Стелла выскользнула. Родни кипел от ярости. Опять одно и то же! Он возобновил свои попытки вернуть ее расположение.
Женский голос звучал приглушенно, почти как шипение:
– Почему ты все время настаиваешь на этом? Почему ты такой грубый? Мы уже все обсуждали раньше. Я не собираюсь терпеть эту мерзость каждую ночь!
– Но, дорогая… Мы уже так долго… почти… – заикаясь, произнес Родни с невыразимой болью в голосе.
– Не будь таким вульгарным! Ты похож на… этих докеров.
Тогда он ее отпустил. Жена в помятом шифоне соскочила с кровати и исчезла в будуаре. Щелкнул, поворачиваясь в замке, ключ. Родни понял, что Стелла намеревается провести ночь у себя на кушетке. Мучительное желание собралось, казалось, в одной точке. Он ее ненавидел. Родни забарабанил в запертую дверь, зло шипя слова, которые ни за что не произнес бы при других обстоятельствах. Стелла не отвечала… Когда он, прихрамывая, вернулся к кровати и, обессиленный, упал в постель, то вцепился зубами в ткань подушки, заглушая рвущийся из груди стон.
Стелла легко умела довести его до этого состояния. И все потому, что он не мог ее разлюбить. Жена без труда превращала мужественного человека шести футов ростом в никчемное, извивающееся существо. Родни Принс понимал, как ему следовало поступить еще много лет назад, но, к сожалению, он не мог представить себе, что прикасается к какой-нибудь другой женщине, кроме Стеллы. Родни полюбил ее еще когда ей исполнилось пять лет. Она тогда шла между ним и Фрэнком. Именно Стелла стала причиной первой серьезной ссоры между братьями.
Утром муж и жена встретились за завтраком. Стелла казалась бледнее, чем обычно. В присутствии слуг она смеялась и болтала о предрождественских заботах. Жена получила хорошее воспитание. По мнению Родни, она бы не утратила светскости даже в аду. Он понимал, что выглядит ужасно. Чернота бороды подчеркивала смертельную бледность лица. Он мало говорил и почти ничего не ел. Выпив три чашки кофе, сослался на неотложные вызовы и поспешил покинуть столовую. Даже не глядя на жену, Родни понимал, что Стелла тут же надела маску печали и мягкого укора.
То, что их вчерашнюю ссору было слышно в дальних комнатах, где жила прислуга, его не волновало. Родни привык, что слуги знают о его личной жизни не меньше его самого. Он даже не задумывался о том, что, в отличие от тех, кто служил его семье тридцать-сорок лет, некоторые молоденькие горничные пробыли здесь на службе не более трех месяцев и что их ни в коем случае не стоит считать его «старыми друзьями».
Во входную дверь застучали. Громкий стук вывел Кейт из полузабытья. Она широко открыла глаза.
– Кто это пришел? – схватив врача за руку, спросила она. – Не отправляйте меня в работный дом!
Девушка огляделась вокруг безумными глазами.
– Где миссис Кларк? Не отправляйте меня! Пожалуйста! Не отправляйте меня! Я за все заплачу, когда встану…
– О чем, Бога ради, ты говоришь? Не глупи, Кейт! Кто наговорил тебе таких глупостей? Это пришел доктор Дэвидсон. Миссис Кларк мне не помощница. Она повредила колено. Теперь ложись…
Врач мягко, но настойчиво уложил роженицу обратно на подушку.
Стучавший ударил еще раз. Теперь уже громче. Родни направился к ведущей на первый этаж лестнице. Он сомневался, что «грязное животное» может сейчас спокойно сидеть в кресле, но худшие его опасения оправдались. Врач услышал бряцанье кочерги, ударяющейся о прутья каминной решетки. Боже правый! Какая же он скотина!
Родни сбежал вниз по лестнице.
– Вы что, оглохли, сэр? – заорал он спине Тима Ханнигена.
Быстро миновав кухню, очутился в прихожей. По входной двери вновь забарабанили.
В лицо ударил порыв ветра со снегом.