Видаль нахмурился. Через минуту сказал сдержанно:
– Я полагаю, мы не можем знать ход мыслей мсье Рейнольдса. Но вы правы, дело действительно очень запутанное. Лично я предпочел бы, чтобы оно было попроще, – прибавил журналист с подкупающей откровенностью.
Мадемуазель Алис задумалась и замедлила шаг.
– Прошло десять лет, – сказала она. – Слишком большой срок для успешного расследования. Да еще прошла война, которая унесла многих свидетелей. – Дама поморщилась. – Видите ли, расследование преступления похоже на складывание мозаики из многих фрагментов, и пока… пока у нас отсутствуют два главных фрагмента.
– Убийца и то, каким образом он смог покинуть каюту? – предположил Видаль.
– Нет, – ответила мадемуазель Алис. – Он и она. Жозеф Рейнольдс и Женевьева Лантельм. Мы совсем ничего о них не знаем, а ведь и жертва, и предполагаемый убийца – ключи к разгадке дела.
– О, полно вам! – отмахнулся Видаль. – Уж о них-то я знаю все. Я прочитал газеты и расспросил коллег, которые в свое время о них писали. Кто вас интересует – Жозеф Рейнольдс? Пожалуйста: родился в Константинополе в 1857-м, сын английского врача и француженки. В детстве его отправили в Париж, учиться в лицее Кондорсе, где он сразу же показал, чего стоит: выпускал рукописную газету и брал с товарищей за прочтение по десять сантимов, причем сам был в ней и журналистом, и редактором, и автором стихов. Судя по всему, тогда Рейнольдс и научился делать деньги на прессе. Окончив лицей, он работал в «Голуа», «Фигаро» и еще в полудюжине изданий, пока не основал свое собственное, которое сразу же составило им конкуренцию. Прозвище этого господина было «Сточная канава», и не зря. Он активно занимался политикой, замарался в афере с Панамским каналом, но вышел сухим из воды. Потом политика ему поднадоела, и Рейнольдс заинтересовался театром, тем более что всегда был неравнодушен к хорошеньким женщинам. Как раз на репетициях своей пьески «Рикошет» в начале 1906 года он и познакомился с будущей, пятой женой, красавицей Женевьевой Лантельм. О прошлом актрисы ходили самые темные слухи – что ее матери принадлежал бордель, в котором одно время пришлось работать и дочери, однако девушка нашла в себе силы порвать со своей средой и подалась на сцену. В начале века она играла крошечные роли в театре «Жимназ», а в октябре 1903-го решила получить профессиональное образование и, пройдя серьезный конкурс, поступила в консерваторию, на курс маститого мсье де Фероди из «Комеди Франсез». Через некоторое время знаменитая актриса Режан основала свой театр и среди прочих пригласила туда подающую надежды мадемуазель Лантельм. Однако в конце концов молодая актриса оттуда ушла, причем выясняла отношения с директрисой через суд. С тех пор она играла в «Водевиле», «Варьете» и еще полудюжине театров, а последние ее роли состоялись на сцене «Ренессанса». Публика ее любила, критики были к ней вполне благосклонны, художники писали ее портреты. Связь с богатым и влиятельным Рейнольдсом закончилась тем, что она его на себе женила. Причем, чтобы получить развод, магнат обязался платить предыдущей жене, номеру четыре, чудовищные отступные – по 48 тысяч франков в год[5]. За полгода до гибели мадемуазель Лантельм журнал «Фемина» уверенно писал, что актрису «можно причислить к самым счастливым из наших современниц». Позже журнал опубликовал ее письмо, отправленное за три дня до несчастья, – в нем она писала, что ищет на отдыхе «покоя и растительной жизни», а заканчивалось послание словами: «До встречи в конце сентября». Вы читали его?
– Нет, – ответила мадемуазель Алис.
– Если захотите прочитать, копии статей у меня, – заметил мсье Видаль. – Там еще много всего – о том, как она судилась с одним автором, в чьей пьесе передумала играть, или о том, как отказалась платить скульптору за свой бюст, когда сочла, что тот похож на кого угодно, только не на нее. Но все это оборвалось так внезапно и так трагически, и люди сразу же решили: что-то тут нечисто. Затем еще случилась эта гнусная история – попытка ограбления мертвой. Правда, не знаю, кто отвратительнее – воры, залезшие в гроб, или наследнички бедной Жинетты, жадные родственнички, которые в 1912-м устроили аукцион и продали ее вещи, все, вплоть до шляпок и постельного белья. В те времена я только начал работать в «Пари-суар», и так получилось, что мне пришлось описывать оба дела – и ограбление на Пер-Лашез, и аукцион. И знаете, как только вспомню особняк Друо, толпу зевак, которая целыми днями ломилась на аукцион и ходила среди витрин, жадно все разглядывая и отпуская дурацкие замечания… – Репортер сморщился, как от физической боли, и замолчал.