Он связался со мной еще пару раз, когда опять приезжал в Штаты, но я осталась верна намерению сохранить святость того, что странным образом восприняла как самую чистую ночь в своей жизни. И до сих пор воспринимаю.
Я интроверт
Я — интроверт. Знаю, что вы подумали: «Эми, да какого ты? Только что нам рассказала, как переспала с первым встречным в Тампе, а теперь косишь под скромницу? Никакая ты не застенчивая скромница, ты шумное пьяное животное!» Ладно, согласна. Иногда так и бывает. Но я совершенно точно интроверт, классический, как по учебнику.
Если вы вдруг не знаете, что значит это слово, я вас быстро просвещу. Если знаете, пролистайте до главы, в которой говорится о том, где найти в Пекине лучшие туалеты формата «дыра в полу». Шучу. Нет у меня такой инфы. И вообще, вашу мать, просто прочитайте мое определение интроверта. Чего вы так торопитесь листать, извращенцы?
Быть интровертом вовсе не значит быть застенчивым. Это значит, что вам нравится быть одному. Не просто нравится — вам это нужно. Если вы настоящий интроверт, вас окружают в основном энергетические вампиры. Вы их не ненавидите; вам просто приходится продумывать, когда к ним выходить — как на солнце. Понятно, они дают вам жизнь, но еще они могут вас сжечь, так что у вас появится морщинистая лонгайлендская ложбинка между грудей; всегда боялась, что у меня такая будет, а теперь — ничего не поделаешь, такую и завела. Для меня медитация и наушники в метро служат кремом от солнечных ожогов, они меня защищают от ада, который называется «другие люди».
Есть фотография из National Geographic, которая мне очень нравится. Молодой бурый медведь мирно сидит, привалившись к дереву на границе Финляндии и России. Подпись под фото — примерно такая: «Медвежата гонялись и играли целый день, а потом один из них отошел на несколько минут, расслабиться в одиночестве и насладиться тишиной». Для меня это очень много значит, потому что я так и делаю! Только в моем случае медведя оттаскивают от места отдыха под деревом, несколько человек красят ему лицо, завивают волосы и всовывают в платье, чтобы выпихнуть на арену — ездить на таком маленьком цирковом велосипедике. Я не говорю, что мне не нравится смешить людей, но все-таки маленькому лохматому интроверту там непросто.
Я знаю, некоторые из тех, кто писал книгу, продвигались с трудом и на куски рвались на каждой странице. Но для меня писать эту книгу было одним из величайших удовольствий в жизни. Сидеть, писать, ни с кем не разговаривать — так я хотела бы проводить лучшую часть дня, каждый день. Вас это, может, и удивит, но вообще-то я большую часть дней провожу в одиночестве, если только не снимаюсь, что интроверта жутко выматывает. Как только подходит время обеда, я отбегаю от столов с едой и мчусь в свой трейлер или в тихий уголок, где можно помедитировать. Мне нужно полностью отключиться. Время, проведенное в молчании, для меня как еда. А еще я очень много ем. Но когда я не снимаюсь, мне нравится день напролет сидеть одной. Разве что выйти на часок пообедать с другом, но это все.
Если ты артист, — особенно артистка, — считается, что тебе нравится все время быть «на работе». Ничего менее похожего на правду про меня и моих знакомых артистов сказать нельзя. Мне, так получилось, внушили в детстве, что, раз уж я девочка, да еще и артистка, мне должно нравиться быть приятной, вызывать у всех улыбку, и мне все время должно быть легко это делать. Думаю, всем девочкам это внушают, даже тем, кто не работает в шоу-бизнесе, как я. От женщины всегда ждут, что она будет любезной хозяйкой, что у нее всегда найдется шутка и что она приправит смехом чужие анекдоты. Именно нам вечно приходится улаживать неловкие моменты всякими милыми словами, от которых с души воротит. По сути, мы — гейши, которым не платят. Но когда не оправдываешь этих ожиданий (потому что ты интроверт, например), все начинают считать, что или у тебя депрессия, или ты сука. Может, я и сука, но не потому что не хочу хлопать глазами и улыбаться, пока мне кто-то рассказывает, как бегал в средней школе кросс.
Про мою интровертность я начала догадываться, когда уже жила с бойфрендом Риком. Но даже маленькой я всегда знала, что-то тут не то. Я не любила так подолгу играть, как другие дети, и всегда сливалась, если предлагали заночевать в гостях. Но когда я выросла и мама уже не была готова примчаться за мной среди ночи, для меня многое прояснилось. Можно сказать, что с Риком у меня впервые были взрослые отношения, и я в первый раз играла с кем-то в дом, подражала женатикам, которые добросовестно исполняют свои обязанности насчет друзей и родных друг друга. Помню, как мы собрались к его семье на праздники и как я почувствовала, что мне придется часто отлучаться, чтобы передохнуть от общества симпатичных людей, с которыми мы проводили целый день. Примерно раз в полтора часа я уходила в его комнату или выходила пройтись. Никто мне ни слова не говорил, но на часы они явно поглядывали. Как-то Рик меня привел на свадьбу своего друга. Два часа проговорив о ерунде и исполнив кучу формальностей, я спряталась в ванной. Мне больше было нечего отдать и нечего сказать, ничего внутри не осталось. Только невыносимое чувство, что я бреду по воде.