В тот единственный раз, когда Кулаков оказался на приеме у Председателя, Блезнюк стоял у окна и во время краткого разговора нетерпеливо вычерчивал пальцем какие-то загогулины на запотевшем стекле – а за окном в зимнем сумеречном свете, придавленные снежными шапками, поникли молодые, с короткими рогатыми стволами пальмы трахикарпусы, воткнув зубчатые зеленые веера в неожиданные для юга сугробы.
– Дмитрий Борисович, – пошел ва-банк Кулаков, которого в кабинет пустила тогда еще благоволившая к нему Ритка. – Один мой фильм, когда мне давали съемки, получил награду в Ханты-Мансийске, другой – призер «Лазурной звезды», мои сюжеты на летучках считались лучшими, а почему-то получаю я меньше всех. Кто мне срезал зарплату и почему – я не знаю. А мне ведь еще алименты надо платить, как прикажете существовать на десять тысяч?
– Хорошо, я разберусь… – прервал его Председатель. – Вам повысят зарплату. Идите, Кулаков, идите, – голос у Блезнюка был глухой и страдальческий. Кулаков и пошел – но надбавку, пусть и мизерную, получил. Кроме спины, обтянутой серебристым пиджаком, и узких штанов – в таких костюмах щеголяли поп-звезды лет двадцать назад, – и витиевато стриженного затылка Кулакову ничего увидеть не довелось. Впрочем, из отдела кадров как раз тогда просочилась информация, что Блезнюку двадцать шесть лет. Мальчишка! Что он умеет?! И стоит во главе студии!
Личный водитель Председателя Петя Баздагонян (по кличке Баздагон), переживший всех студийных начальников, также не удостоился его лицезреть: Блезнюк нырял на заднее сиденье, которое было отделено от шофера перемычкой, – новому Председателю приобрели за счет студии спецмашину – и сидел тихо, как мышь. Таким образом, секретарша Ритка Надрага была единственной ниточкой, которая связывала работников с Председателем: она передавала его волю студийцам подобно дельфийскому оракулу. Все в редакции художественных программ знали, что и Ольга Прянишникова к Блезнюку не вхожа – хотя упорно делает вид, что уж перед ней-то двери председателева кабинета открыты; она, как все, получала задания через Надрагу, поэтому еще большой вопрос, кто заставляет художку снимать дневники фестиваля: известно ведь, что Ритка – страстная любительница кино…
Кулаков, поднявшись из подвала, отправился в бухгалтерию напрямик, через павильон высотой под крышу двухэтажного здания. В павильоне грудились мощные камеры на треножниках, висели похожие на колодезных журавлей операторские краны, зеленели парусиновые щиты, сиротливо жалась в углу освещенная софитами крошечная, пока еще пустая выгородка для ведущего новостей; на том конце павильона зигзагом шла крутая и узкая железная лесенка, что вела через черный ход на пульт управления, в аппаратную, из прямоугольного застекленного проема которой выглядывал режиссер «Новостей» Генка Голоскокин. Кулаков вышел в противоположный коридор (начало буквы П, огибавшей павильон, – сердце студии) и, поднявшись на второй этаж, услышал слаженное женское пение, на молитвенный мотив. Первая строчка была знакомой, а вот дальше:
Открыв дверь с надписью «Бухгалтерия», Кулаков невольно замер на пороге. Бухгалтера отнюдь не сидели за столами, уставившись в экраны компьютеров, забитых программами бухучета, и начисляя студийцам зарплату или аванс (который должны были выдавать через пару дней), а в рабочее время, взявшись за руки, водили хоровод вокруг центрального стола, увенчанного мерно гудящим верховным компьютером. Сцепленные руки бухгалтерши то отводили назад, то вздымали выше головы, притопывая шпильками, платформами, плоскими подошвами, и при этом тянули:
Увидев Кулакова, главбух Раиса Андреевна осклабилась – справа вверху блеснула золотая фикса, слева внизу не было двух зубов, видимо, не успела вставить, – расцепила руки с практиканткой Любой Калошей, не прошедшей еще положенного испытательного срока, поманила Кулакова пальцем и любезно кивнула на образовавшуюся в хороводе брешь: дескать, вставайте. Кулаков, потерявший дар речи, повел перед своим носом ладонью: то ли приветствовал бухгалтеров, то ли отказывался встать в круг. Блезнюк принял на работу – по рекомендации Надраги – нового главного редактора «Новостей», приторную даму с девятиклассным образованием, прибывшую в город из неведомого далека, а та привела нового главбуха.
– Владимир Святославович, – четко выговорила главная бухгалтерша, улыбнувшись еще шире, – вы тут самый умный, самый интеллигентный, самый талантливый человек… Я ваша большая поклонница! Какие замечательные сюжеты вы делаете, как вы знаете историю Города, и всегда-то вы найдете что-нибудь эдакое, чего никто не найдет. Например, вот этот сюжет про лестницу: как дореволюционный Мамонтовский спуск в советское время был переименован в Пролетарский подъем. Я всегда спускаюсь по этой лестнице и поднимаюсь и ничего этого не знала. А вы раскопали и с таким юмором подали. Я много смеялась, да что, вся наша большая семья хохотала до колик в животе сардоническим смехом Сарданапала. И как же, как же я счастлива теперь воочию убедиться, какой вы прекрасный, замечательный, милый человечек…
Кулаков, обклеенный лестью, как изнанка стола – изжеванной резинкой, почувствовал, что краснеет.
– Бог вас любит; видно, что Он вас очень-очень любит… – продолжала, чуть не плача, главбух. – Он к вам привязан. Да и как вас не любить?! Тот, кто к вам плохо относится, тот… Если бы вы оказали нам честь и поддержали нас… видите, мы тут одни женщины, мужской голос был бы нам так кстати! Притом что и все молитвы идут от лица мужчины, от первого лица, так сказать, от лица вожака, запевалы, которого нам так недостает…
И Раиса Андреевна вновь гулко затянула:
– Теперь я твой, я тво-о-й, навек спасен тобо-о-й… О, если бы вы могли подтянуть…
Опешивший Кулаков воскликнул:
– Так вы только за этим меня звали?!
Главбух кивнула и построжавшим голосом спросила:
– Так как, Кулаков, будете молиться с нами?!
Кулаков попятился из бухгалтерии в коридор. К счастью, в конце коридора появился Брагинец, который махал руками и орал:
– Володя! Где тебя черти носят, я давно камеру взял, жду тебя! Мы будем сегодня работать или будем ваньку валять?!
– Извините, я православный, – скороговоркой бросил липучке Кулаков и побежал навстречу Брагинцу.
Глава 2
Аниме
Варька пришла со школьной практики – и заперлась в своей комнате на ключ. Это было ужасно: она написала записку Богдану Кузнецову и незаметно вручила – записка была уже неделю как готова, вся истрепалась в кармане джинсов, но удобного случая передать свернутый в несколько раз лоскуток никак не представлялось. Конечно, можно было написать обычную эсэмэску, но Варьке хотелось, чтобы всё было как в книгах. И вот наконец она улучила момент – и нате вам: Богдан показал признание в любви Вите Похиташке да еще Томе Уклейкиной, старосте класса и закадычной Варькиной врагине. Уклейкина прочитала вслух глупейшую Варькину записку, и они с Богданом переглядывались и пересмеивались. Боже, как больно в груди! И этот Похиташка подхихикивал… Тоже друг называется; а потом взял и убежал с практики домой. Классная руководительница Алла Николаевна страшно ругалась, даже послала пацанов за ним вдогонку – но всё напрасно: Похиташка не вернулся.