— Вон из дому! — крикнула я что есть силы.
Туратбек упирался.
— А дом что — твой? — вызывающе бросил он мне.
Я буквально оцепенела от ярости и бессилия. Я знала, что скрывалось за этим его вопросом.
— Выходи, — я дала ему встать.
— А ты знаешь, чей это дом? — язвительно сказал он. — Это дом твоего брата Туратбека.— И он, резко повернувшись на носках, побежал к кошме и аккуратно уселся на ней, подобрав под себя ноги. — Папа не раз говорил мне, что дом мой, — тыча себе пальцем в грудь, говорил Туратбек. — Твой дом не здесь. Поняла? Твой дом... — Я не дала ему продолжить. Я колотила его как могла. Он ревел и барабанил ногами. Я тоже, не скрою, ревела, но не от боли, а от обиды.
Туратбек не просил у меня прощения, Увидев, что я тоже плачу, он вытер свои слезы и еще больше осмелел.
— Ты выйдешь замуж и уйдешь отсюда‚ — продолжал он. — А я останусь здесь и буду кормить папу и маму, когда они станут старенькими.
На этот раз я промолчала. Когда я пришла в себя, то подумала: стоит ли жаловаться отцу или матери? Они скажут: «Нашла с кем связываться. Он ведь маленький, с братишкой нужно дружить». Вот и останусь я виноватой. Нет, лучше ничего им не рассказывать. Ведь не первый уже раз мы с ним ссоримся. И они его ни разу не наказали.
Вечером появился отец. Туратбек встретил его во дворе, взобрался к нему на плечи. Я посмотрела в окно. Он скорчил рожицу и высунул язык: вот, мол, как относится ко мне, к Туратбеку, папа. А ты что собой представляешь?
Да, я никогда не восседала так высоко, как сейчас восседал мой брат. Отец дарил мне игрушки, сладости, целовал в лоб. Но он не поднимал меня на свои плечи и не носил так, как носит сейчас Туратбека. Почему? Только потому, что я девочка. Вот сейчас я подошла к нему и хотела обнять. Он отстранился и даже пристыдил меня:
— Разве взрослые девочки обнимают отца?
Взрослыми называют у нас тех, которым пора выходить замуж. Мне тринадцать лет, и учусь я в шестом классе. Для отца я уже взрослая. И для матери, конечно. А я все еще не чувствую себя взрослой. Как они этого не поймут?!
Кто бы ни зашел к нам, обязательно обратит внимание на гору одеял, аккуратно сложенных у стены. Они — главное богатство и украшение дома. На них — ни пылинки. Это — не простые одеяла. Три из них — стеганые сатиновые, пять атласных, семь шелковых... Ими никто не пользуется, даже самый что ни на есть почетный гость. Только иногда мы с мамой их разбираем, проветриваем. Потом укладываем, как прежде.
В той же комнате в застекленном шкафу расставлены цветные пиалы, чайники, тарелки. На стенах — два кашкарских ковра. А в углу — большой сундук, запертый на замок. Что в нем? Я давно хотела стащить у матери ключ от сундука, чтобы заглянуть в него. Но мне это не удавалось. Лишь недавно мама сама открыла его и все показала.
Чего в нем только не было! Около сорока женских платьев и отрезов из шелка, ситца и шерсти. Платки и туфли. Лаковые сапожки.
Да это, оказывается, мое приданое! Мать, заплетая мои косы, разоткровенничалась:
— Эти вещи мы бережем для тебя, доченька. Ты ведь старшая у нас. Тебе не придется краснеть в чужом доме. Отец и я о том позаботились.
Она вспомнила, как ее выдавали замуж за моего отца. Приданое было поскромнее.
— Родители дали мне одну кошму, два коврика из овчины мерлушки, три ситцевых одеяла и две подушки. Покойная свекровь — женщина с ядовитым языком, скупая‚— чтобы уязвить меня, обычно говорила: «Смотри на нее! Каким приданым ты можешь похвалиться? Пришла в наш дом, как бедная сирота, а еще важничает. Если бы у тебя было такое приданое, как у моей старшей невестки, тогда другое дело». Во мне и теперь все горит, когда вспомню. Я не хочу, доченька, чтобы ты когда-нибудь слышала такие слева от своей свекрови. Потому мы и копили с дня твоего рождения это приданое. Тебя никто не посмеет упрекнуть.
Мамочка! Я, конечно, была ей благодарна за заботы обо мне. Но я готовила себя к другой судьбе и никак не могла разделить ее мысли.
Она же вздыхала и говорила о том, что давно в ней наболело, О чем не могла не поделиться со мной.
— Желаю, чтобы ты вышла замуж лучше своих подруг, чтобы ты попала в хорошую семью, чтобы жизнь тебе удалась. Тебе уже шестнадцать лет. В твои годы я уже стала женой твоего отца. Не жди добра от учебы, в семейной жизни от нее один вред: ни в чем друг другу не уступают, ругаются, разводятся... Лучше умереть, чем так жить!
Я молчала. Молчание, говорят, знак согласия. Нет, мое молчание не было знаком согласия. Я просто-напросто не хотела огорчать сейчас маму. Ведь она так любила меня!
...Помню, мне очень нравилась песня, которую она пела в дни моего детства: