- Да, может быть все, что угодно... - задумчиво согласилась Линда. - Ты говорил, что он вскоре получит все свои документы. Думаю, нам надо будет помочь ему обосноваться, найти какое-то место.
- У тебя есть идеи?
- Я думала об этом. Нам в школе требуется человек, кто мог бы заниматься хозяйственной частью: мелкими ремонтами, покраской и прочим. Я так понимаю, что он хороший работник. На следующей неделе хочу поговорить с директором Уайтманом, может что-нибудь и придумаем.
- Да, это будет не лишним. Деньги пригодятся, надо на что-то есть, одеваться, да и квартиру снимать. Однако... - Джон зевнул в трубку, - что-то мы с тобой разговорились. Не пора ли уже спать? Кстати, чуть не забыл, Кевин опять про тебя спрашивал.
- И что ты ответил? - не сразу спросил Линда.
- Сказал правду, что сегодня вечером ты встречаешься с новым мужчиной, - Джон засмеялся. - Он понял намек, думаю, больше к тебе приставать не будет.
- Какой же ты придурок, - полушутя, полусерьезно ответила Линда. - Не удивительно, что женщины с тобой больше года не выдерживают!
- Это у нас семейное, - продолжал смеяться Джон.
- Пока! -бросила трубку Линда.
XII.
В последние несколько лет в жизни Фрэнка Стаймера происходили изменения. Он чувствовал приближение старости. Но старел он не так, как стареют обрюзгшие люди, проводившие всю свою жизнь между работой и диваном, слушая постоянные упреки толстой жены с кухни и мечтая под конец закончить уже все это к чертовой бабушке. Он старел как стареет известный некогда актер, любитель многих, а теперь не нужный никому, вынужденный сниматься лишь в третьесортных сериалах. Все чаще и чаще Фрэнк замечал, что женщины не смотрят на него так, как раньше; чувствовал, что взгляд его больше не вызывает у них смущенную улыбку. Нередко, вставая утром с кровати и заходя в ванную комнату, он смотрел на себя в зеркало, на морщины вокруг глаз, на новый рубец на лбу, которым наделила его старость, на начинавшие редеть волосы. Он невольно морщился, от чего лицо его принимало еще более старческий вид. "Да, Фрэнки, - говорил он себе, недовольно отворачиваясь от зеркала, - и твой закат уже не за горами... и ты стареешь".
Но как человек, всегда и везде бросавший вызов сложностям, он не хотел, да и не мог просто сложить руки, просто уйти в тень, доживая перед телевизором свои серые оставшиеся года. Он не хотел уйти из этой жизни, как ушли из этой жизни уже многие его друзья и сослуживцы. Ради чего он делал все, ради чего рисковал жизнью множество раз? Ведь он отдал родине всё, бросался в бой, не жалея ни себя, ни тех, против кого он сражался. И теперь, когда солнце пробежалось по небосклону и склонилось к горизонту, оголяя рыжий закат его лет, он вдруг почувствовал, что кроме других, кроме долга, кроме чести в этой жизни есть еще что-то, ради чего стоило и стоит жить; что кроме тех, кому присягал он на верность есть еще и сам он, со своей маленькой, но не менее ценной жизнью. И каждый раз, когда он видел, как те, ради которых он рисковал, предавали интересы страны и его, как гражданина, он чувствовал, как сердце сжималось в груди, и кровь начинала сильнее течь в его венах.
Несколько лет назад он думал уйти в политику. Он хотел избираться от округа, чтобы поправить дела, ведь видит бог, эта страна шла не туда, куда надо, а ведь он любил ее, как не любил никто другой. Ведь ради нее он проходил через все круги ада. Но патриотизм и самоотверженность были нынче не в моде и "все эти пидоры", как называл он их среди своих, теперь были сплошь и рядом во власти. "Как смеют они... они! - он бил тяжелым пивным бокалом по столу в баре, - говорить мне, кого я должен любить и уважать! Кто они такие, чтобы заставить меня признавать то, что я презирал и буду презирать всю свою жизнь!"
Вскоре пришла бессонница. Когда за окном темнело и на небольшой городок опускалась ночь, в голову невольно лезли мысли про возраст, про ценности, про преданные идеалы. "Хороших людей все равно будет больше, - думал он, - ведь это не может продолжаться долго, рано или поздно разумное начало преобладает и тогда..." Но это все требовало времени, а времени у него не было, ведь шестой десяток это уже не тот возраст, когда вся жизнь, как длинный разложенный ковер, лежала под ногами. Он думал о том, что есть у него, думал о том, что могло бы быть, повернись его жизнь по-другому, выбери он себе когда-то давно путь другой. Ведь он мог быть бизнесменом! Мог быть политиком! Ведь он не глуп, у него были связи, черт побери, он мог бы быть даже в конгрессе! Он невольно вспоминал всех тех практиканток, обхаживавших немолодых, но всячески молодящихся стариков и тело его невольно ерзало в кровати. "Черт бы побрал все это дерьмо! Почему такая несправедливость, почему лучшее достается всякой сволоте!"