— Дети мерзнут, — сказал он. — Они напуганы. Им нужно в купальню и к печи. Им нужна еда.
Но девочки прижимались к плащу спасителя, когда две женщины из деревни подошли, чтобы увести их. Саша вышел вперед. Шум привлек его из церкви, и он услышал часть разговора со стены.
— Вы видели бандитов? — осведомился он. — Где они?
Всадник посмотрел на него зелеными глазами и застыл. Саша замер, словно врезался в дерево.
Он видел это лицо восемь лет назад. Но, хотя она подросла, не все в ней изменилось, и Саша узнал ее.
Он не был бы так потрясен, если бы столкнулся с духом леса. Всадница смотрела на него, раскрыв рот. А потом они оба просияли.
— Саша! — закричала она.
А он тут же сказал:
— Боже, Вася, что ты здесь делаешь?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
6
Края земли
За пару недель до этого девушка верхом на коне была на краю еловой рощи. Снег падал, цепляясь за ее ресницы и гриву коня. В роще стоял дом с открытой дверью.
Мужчина ждал в проеме. Свет огня за ним делал его глаза пустыми, скрывал лицо тенью.
— Заходи, Вася, — сказал он. — Холодно, — если бы снежная ночь говорила, она бы говорила таким голосом.
Девушка вдохнула, чтобы ответить, но жеребец уже пошел вперед. Глубже в еловой роще ветви переплелись слишком густо, чтобы ехать верхом. Девушка съехала на землю, пошатнулась от боли, пронзившей замерзшие ноги. Только сила воли и рука на гриве коня не давали ей упасть.
— Боже, — пробормотала она.
Она споткнулась о корень, шагнула к порогу, споткнулась еще раз и упала бы, но мужчина на пороге поймал ее. Вблизи его глаза не были черными, они были бледно — голубыми: лед в ясный день.
— Глупая, — сказал он после паузы, придерживая ее. — Трижды глупая, Василиса Петровна. Но проходи, — он опустил ее на ноги.
Василиса — Вася — открыла рот, передумала и перешагнула порог, покачиваясь, как жеребенок.
Дом был елями, что решили стать избой на ночь, но у них вышло не очень. Живая тьма от туч и света луны заполняла пространство под крышей. Тени ветвей проносились на полу, хотя стены казались прочными.
Но одно было ясно: в дальнем конце была большая печь. Вася пошл к ней, как слепая, сбросила варежки, поднесла ладони к жару и поежилась, ощутив тепло холодными пальцами. У печи стояла белая кобылица, лизала соль. Кобылица понюхала Васю, приветствуя. Вася, улыбнувшись, прижалась щекой к носу лошади.
Василиса Петровна не была красавицей, как говорили люди.
«Слишком высокая, — говорили женщины, когда она подросла. — Слишком. И фигура у нее похожа на мальчика».
«Рот как у лягушки, — добавляла едко ее мачеха. — Кому нужна жена с таким подбородком? А глаза…».
Мачеха не могла подобрать слова для глаз Васи — зеленых и глубоких, широко посаженных, как и для ее длинной черной косы, что на солнце сверкала красным.
— Может, не красавица, — говорила няня Васи, очень любившая ее. — Но моя девочка привлекает взгляды. Как ее бабушка, — старушка всегда крестилась, говоря это, ведь бабушка Васи умерла несчастной.
Жеребец Васи прошел в дом за ней, осмотрелся с важным видом. Часы в холодном лесу не утомили его. Он прошел к девушке у печи. Белая кобылица, его мать, тихо фыркнула ему.
Вася улыбнулась, почесала коня. На нем не было седла или уздечки.
— Это было храбро, — прошептала она. — Я не была уверена, что мы это найдем.
Конь тряхнул самодовольно гривой.
Вася была благодарна коню за силу. Она вытащила нож и начала вытаскивать лед из его копыт.
Порыв ветра ударил по двери.
Вася вздрогнула, конь фыркнул. Дверь была закрыта, буря была за ней, но тени деревьев раскачивались на полу.
Хозяин дома встал лицом к двери на миг, а потом повернулся. Снежинки блестели в его волосах. Вокруг него была беззвучная сила, с которой снаружи падал снег.
Жеребец прижал уши.
— Ты точно хочешь рассказать мне, Вася, — сказал мужчина, — зачем рисковала жизнью в третий раз, убегая зимой глубоко в лес, — он пересек пол, легкий, как дым, пока не встал в свете печи. Она увидела его лицо.
Вася сглотнула. Хозяин дома напоминал человека, но глаза выдавали его. Когда он вошел в тот лес, девы звали его на другом языке.
«Если начнешь его бояться, то не перестанешь», — подумала Вася, выпрямила спину, но ответа не было. Горе и усталость отогнали слова, и она могла лишь стоять, сглатывая, как нарушитель в доме, которого и не было.
Демон холода сухо добавил: