— Так ты раскормишь его, как племенную лошадь, — отметил Морозко.
Соловей прижал уши, но не отказался от каши.
— Ему нужно наесться, — возразила Вася. — И он все отработает в пути.
Морозко сказал:
— Раз ты не передумала, у меня для тебя есть подарок.
Она проследила за его взглядом. На полу у стола лежали две пухлые седельные сумки. Она не коснулась их.
— Зачем? Мое приданое лежит в том углу, и остальное можно купить за золото.
— Ты можешь использовать то золото, — холодно ответил Морозко. — И тогда ты приедешь в неизвестный город, купишь там товары, что никогда не видела, будешь ехать по городу на боевом коне, одетая, как русская принцесса. Тогда можно нарядиться в белые меха с алым плащом, чтобы все воры на Руси разбогатели.
Вася вскинула голову.
— Зеленый лучше алого, — холодно сказала она. — Но, может, ты прав, — она коснулась сумок и замерла. — Ты спас мне жизнь в лесу, — сказала она. — Предложил мне приданое, пришел, когда я попросила тебя избавить нас от священника. Теперь это. Что ты хочешь взамен, Морозко?
Он замешкался на миг.
— Думай обо мне порой, — ответил он. — Когда расцветут подснежники и растает снег.
— И все? — спросила она и добавила с честностью. — Как я могу забыть?
— Это проще, чем ты думаешь. И… — он склонился.
Вася застыла в испуге, хотя предательская кровь прилила к коже, когда он задел ладонью ее ключицы. На ее шее висел сапфир, обрамленный серебром. Морозко подцепил цепочку пальцем и потянул к себе. Кулон подарил ей отец, няня передала его перед смертью. Сапфир был самым важным из вещей для Васи.
Морозко держал камень между ними. Он отбрасывал ледяной свет на его пальцы.
— Пообещай, — сказал он, — все время носить это, в любых обстоятельствах, — он отпустил цепочку.
Прикосновение его ладони еще ощущалось на ее коже. Вася яростно игнорировала это. Он был не настоящим. Он был один, почти забытый, существо черного леса и бледного неба. Что он сказал?
— Почему? — сказала она. — Его дала мне няня. Это подарок отца.
— Это талисман, — сказал Морозко. Казалось, он подбирает слова. — Он может защитить.
— От чего? — спросила она. — Какое тебе дело?
— Как бы ты ни думала, я не хочу прийти за твоим мертвым телом в лесу, — холодно сказал он. Ледяной ветерок пробрался в комнату. — Будешь перечить?
— Нет, — сказала Вася. — Я и без того собиралась носить камень, — она прикусила губу и слишком быстро повернулась, чтобы развязать первую сумку.
Там были вещи: плащ из шкуры волка, кожаный капюшон, накидка с мехом зайца, сапоги с мехом, плотные штаны. В другой сумке была еда: сушеная рыба, твердый хлеб, фляга медовухи, нож и котелок для воды. Все, что потребуется для тяжелого пути по холодной стране. Вася смотрела на вещи с радостью, какой не ощущала при виде золота или камней приданого. Эти вещи были свободой. Их никогда не было у Василисы Петровны, дочери Петра. Они принадлежали кому — то другому, кому — то сильнее, кому — то незнакомому. Она посмотрела на Морозко, сияя. Может, он понял ее лучше, чем она думала.
— Спасибо, — сказала Вася. — Я… спасибо.
Он склонил голову, но промолчал.
Ей было все равно. С сумками было и седло, но она еще такого не видела. Оно напоминало утепленную ткань. Вася оживленно вскочила на ноги, позвала Соловья с седлом в руке.
Но седлать коня было непросто. Соловей еще не носил седло, хоть это и было необычным, и он не был этому рад.
— Тебе оно требуется! — возмутилась Вася после тщетных попыток в еловой роще.
«Вот тебе и смелая и самодостаточная путница», — подумала она. Соловей все так же сопротивлялся седлу. Морозко смотрел с порога. Его веселый взгляд сверлил ее спину. — Что будет, если мы будем в пути неделями? — спросила Вася у Соловья. — Мы ослабеем, да и как мы повесим сумки? Там, кстати, и твое зерно. Хочешь жить на хвое?
Соловей фыркнул и быстро взглянул на мешки.
— Ладно, — процедила Вася. — Уходи, откуда пришел. Я пойду пешком, — она пошла к дому.
Соловей бросился и преградил ей путь.
Вася хмуро посмотрела на него, толкнула, но это никак не подвинула коня цвета дуба. Она скрестила руки и скривилась.
— Ладно, — сказала она, — что ты предлагаешь.
Соловей посмотрел на нее, потом на сумки. Он опустил голову.
«О, ладно», — сказал он без веселья.
Вася старалась не смотреть на Морозко, пока заканчивала подготовку.
Она уехала тем же утром, солнце сожгло туман и блестело бриллиантами на свежем снеге. Мир вне еловой рощи казался большим и бесформенным, почти не угрожал.
— Я не чувствую себя путницей, — призналась тихо Вася. Морозко стоял с ней рядом с еловой рощей. Соловей ждал, оседланный, рвение в нем смешалось с раздражением. Ему не нравились мешки на спине.
— Так часто у путников, — ответил демон холода. Он вдруг опустил ладони на ее плечи, укрытые мехом. Их взгляды пересеклись. — Оставайся в лесу. Так безопаснее всего. Избегай поселений людей, не разводи большие костры. Если будешь с кем — то говорить, веди себя как мальчик. Мир сейчас опасен для одиноких девушек.
Вася кивнула. Слова дрожали на ее губах. Она не могла понять выражение его лица.
Он вздохнул.
— Пусть путь будет приятным. Иди, Вася.
Он подсадил ее, а потом она посмотрела на него свысока. Он вдруг показался не человеком, а скоплением теней в форме человека. Было в его лице что — то, чего она не понимала.
Она открыла рот, чтобы заговорить.
— Иди! — сказал он и шлепнул по крупу Соловья. Конь фыркнул и понес ее над снегом.
7
Путница
И вот Василиса Петровна, убийца, спасительница, одинокое дитя, уехала из дома в еловой роще. Первый день прошел, дом остался позади, а весь мир был перед ними. Шли часы, настроение Васи из боязливого стало легкомысленным, и она прогнала грусть подальше. Уверенная поступь Соловья унесет ее куда угодно. За полдня она оказалась от дома дальше, чем когда — либо бывала: все ямы, вязы и заснеженные пни были ей в новинку. Вася ехала, а потом замерзла и шла, Соловей подпрыгивал от нетерпения.
Так прошел день, зимнее солнце склонилось к западу.
В сумерках они нашли большую ель, снег сгрудился вокруг ее ствола. Сумерки делали снег голубым, было очень холодно.
— Здесь? — сказала Вася, слезая со спины коня. Ее нос и пальцы болели. Она выпрямилась и поняла, как затекло тело, как она устала.
Конь тряхнул ушами и поднял голову.
«Пахнет безопасно».
Вася все детство бегала по лесу, и зима была долгой, так что она умела выживать в лесу. Но ее сердце сжалось от мысли, что она будет одна этой холодной ночью и все следующие. Она высморкалась.
«Ты это выбрала, — напомнила она себе. — Теперь ты путница».
Тени обхватили лес руками, свет был сине — сиреневым, и все казалось ненастоящим.
— Останемся здесь, — сказала Вася, снимая с Соловья седло, она говорила увереннее, чем ощущала себя. — Я разведу огонь. Смотри, чтобы нас никто не съел.
Она убрала снег от дерева, пока не устроила снежную пещеру под ветвями ели, оставив участок голой земли для костра. Зимние сумерки быстро стали ночью, и было уже темно, когда она собрала достаточно хвороста. В озаренной звездами темноте до восхода луны она срезала пару веток ели, как ей показывал брат, и воткнула в снег, чтобы тепло от огня отражалось в ее укрытие.
Она разводила костры с тех пор, как могла держать кремень руками, но ей пришлось снять варежки, и ее руки замерзли.
Хворост загорелся, и заревел огонь. Она забралась в укрытие, и там оказалось холодно, но терпимо. Вода кипела с хвоей, чтобы согреть ее, черный хлеб с сыром утолил голод. Она обожгла пальцы, ее ужин подгорел, но она все сделала и гордилась.
Согревшись от костра и еды, Вася выкопала яму в размягченной от костра земле, насыпала туда углей из костра и накрыла ветвями ели. Она легла на них, укуталась в плащ и спальный мешок и обрадовалась, что стало теплее. Соловей уже дремал, уши были повернуты, словно он слушал ночной лес.