Жеребец Васи прошел в дом за ней, осмотрелся с важным видом. Часы в холодном лесу не утомили его. Он прошел к девушке у печи. Белая кобылица, его мать, тихо фыркнула ему.
Вася улыбнулась, почесала коня. На нем не было седла или уздечки.
— Это было храбро, — прошептала она. — Я не была уверена, что мы это найдем.
Конь тряхнул самодовольно гривой.
Вася была благодарна коню за силу. Она вытащила нож и начала вытаскивать лед из его копыт.
Порыв ветра ударил по двери.
Вася вздрогнула, конь фыркнул. Дверь была закрыта, буря была за ней, но тени деревьев раскачивались на полу.
Хозяин дома встал лицом к двери на миг, а потом повернулся. Снежинки блестели в его волосах. Вокруг него была беззвучная сила, с которой снаружи падал снег.
Жеребец прижал уши.
— Ты точно хочешь рассказать мне, Вася, — сказал мужчина, — зачем рисковала жизнью в третий раз, убегая зимой глубоко в лес, — он пересек пол, легкий, как дым, пока не встал в свете печи. Она увидела его лицо.
Вася сглотнула. Хозяин дома напоминал человека, но глаза выдавали его. Когда он вошел в тот лес, девы звали его на другом языке.
«Если начнешь его бояться, то не перестанешь», — подумала Вася, выпрямила спину, но ответа не было. Горе и усталость отогнали слова, и она могла лишь стоять, сглатывая, как нарушитель в доме, которого и не было.
Демон холода сухо добавил:
— Ну? Цветов не хватило? Искала в этот раз жар — птицу? Коня с золотой гривой?
— Почему, думаешь, я здесь? — выдавила Вася, пытаясь говорить. Она попрощалась ночью с братом и сестрой. Могила отца была в замерзшей земле, и всхлипы сестры преследовали ее в лесу. — Я не могу оставаться дома. Люди шепчут, что я ведьма. Они сожгли бы меня, если могли. Отец… — ее голос дрогнул. — Теперь их не остановит.
— Печально, — ответил демон холода без сочувствия. — Я видел истории печальнее, но только ты пришла к моему порогу из — за этого, — он склонился ближе. Огонь озарял его бледное лицо. — Хочешь остаться со мной? Да? Быть снежной девой этого неменяющегося леса?
Вопрос был отчасти колкостью, отчасти приглашением, он был полон нежной насмешки.
Вася покраснела и отпрянула.
— Никогда! — ее руки согревались, но губы казались неуклюжими. — Что мне делать в этом доме в еловой роще? Я уйду. Потому и покинула дом, чтобы уехать далеко. Соловей унесет меня хоть на край земли. Я посмотрю на дворцы и города, на реки летом, и я увижу солнце в море, — она сняла плащ, путаясь из — за рвения. Огонь вспыхивал красным на ее черных волосах.
Его глаза потемнели при виде этого, но Вася не заметила. Она теперь уже могла говорить свободно.
— Ты показал мне, что в этом мире есть не только церковь, дом и леса отца. Я хочу на все посмотреть, — она смотрела яркими глазами мимо него. — Я хочу все увидеть. В Лесной Земле для меня ничего нет.
Демон холода опешил. Он отвернулся и опустился на стул, похожий на неровный пень дуба, у огня, а потом спросил:
— Тогда что ты здесь делаешь? — он посмотрел на тени под потолком, на кровать, схожую с сугробом, на печь, на картины на стенах и резной стол. — Я не вижу тут дворцов и городов, и уж точно не вижу тут море и солнце.
Теперь замолчала она. Ее лицо стало румяным.
— Ты предлагал мне приданое… — начала она.
Свертки все еще лежали грудой в углу: ткани и камни были свалены, как богатства змея. Его взгляд проследил за ее взглядом, он холодно улыбнулся.
— Ты отказалась и убежала, насколько я помню.
— Потому что я не хочу замуж, — заявила Вася. Слова звучали странно, когда она произнесла их. Женщины выходили замуж. Или становились монахинями. Или умирали. Так жили женщины. Кем была она? — Я не хочу молить о хлебе в церквях. Я пришла спросить… можно мне немного того золота с собой, когда я уеду?
Испуганная тишина. Морозко склонился, уперся локтями в колени и потрясенно сказал:
— Ты пришла туда, куда никто не ходит без моего позволения, чтобы попросить немного золота для путешествий?
«Нет, — хотелось ей сказать. — Не так. Не совсем так. Я боялась, покидая дом, и я хотела к тебе. Ты знаешь больше меня, ты был добр ко мне», — но она не смогла это произнести.
— Что ж, — Морозко сел прямее. — Это все твое, — он кивнул на груду сокровищ. — Можешь идти к краю земли в наряде принцессы и с золотом в гриве Соловья.
Она не ответила, и он добавил с натянутой вежливостью:
— Хочешь еще и карету? Или Соловью тащить это за тобой, как бусы на нити?
Она ухватилась за свое достоинство.
— Нет, — сказала она. — Только то, что можно легко унести, и что не привлечет воров.
Бледный и не впечатленный взгляд Морозко скользнул по ее спутанным волосам до ее сапог. Вася старалась не думать, какой он ее видит: дитя с пустыми глазами, с бледным и грязным лицом.
— И что тогда? — спросил сухо демон холода. — Ты набьешь карманы золотом, поедешь завтра утром и сразу замерзнешь насмерть? Нет? Или проживешь пару дней, пока тебя не убьют из — за лошади или изнасилуют за твои зеленые глаза? Ты ничего не знаешь об этом мире, а теперь хочешь поехать туда и умереть?
— Что еще мне делать? — парировала Вася. Подступали слезы усталости, но она не дала им пролиться. — Мои люди убьют меня, если я пойду домой. Мне стать монахиней? Я это не вынесу. Лучше умереть в пути.
— Многие говорят, что лучше умереть, пока не доходит до этого, — ответил Морозко. — Хочешь умереть в глубине леса? Вернись домой. Твои люди забудут, клянусь. Все будет как прежде. Вернись, и брат защитит тебя.
Гнев вдруг выжег обиду Васи. Она отодвинула стул и снова встала.
— Я не собака, — рявкнула она. — Ты можешь говорить мне идти домой, но я могу отказаться. Думаешь, все, чего я хочу в жизни, это королевское приданое и мужчина, что будет заставлять меня рожать детей?
Морозко был едва ли выше нее, но она замерла под его бледным пронзающим взглядом.
— Ты говоришь как ребенок. Думаешь, что в твоем мире кому — то есть дело до твоих желаний? Даже у князей нет того, что они хотят, как и у их дам. В дороге тебя ждет не жизнь, а только смерть раньше или позже.
Вася кусала губы.
— Думаешь, я… — пылко начала она, но жеребец потерял терпение, услышав боль в ее голосе. Его голова пронеслась над ее плечом, его зубы щелкнули на расстоянии пальца от лица Морозко. — Соловей! — крикнула Вася. — Что ты…? — она попыталась оттолкнуть его, но он не поддавался.
«Я его укушу», — сказал жеребец. Его хвост метался в стороны, копыто скребло деревянный пол.
— Он истечет водой, превратит тебя в снежного коня, — Вася все еще толкала его. — Не глупи.
— Уходи, бык, — посоветовал Морозко коню.
Соловей не двигался, но Вася сказала:
— Иди, — он посмотрел ей в глаза, показал язык, извиняясь, и отвернулся.
Напряжение пропало. Морозко вздохнул.
— Нет, не стоило так говорить, — его голос лишился едкости. Он опустился на стул. Вася не двигалась. — Но… дом в еловой роще не место для тебя, как и дорога. Ты не должна была вообще найти этот дом даже с Соловьем после того, как… — он посмотрел ей в глаза, замолк и заговорил снова. — Твой мир среди твоего вида. Я оставил тебя в безопасности с братом, Медведь спит, священник убежал в лес. Тебя не может это устроить? — его вопрос был почти с мольбой.
— Нет, — сказала Вася. — Я ухожу. Я увижу мир за этим лесом, мне не важна цена.
Тишина. А потом он тихо и с неохотой рассмеялся.
— Отлично, Василиса Петровна. Меня еще никогда не перечили в моем доме.
«Пора было начать», — подумала она, но не сказала это. Что — то изменилось в нем с той ночи, как он забросил ее на свое седло, чтобы спасти от Медведя? Что? Глаза стали голубее? Лицо стало яснее?
Вася вдруг смутилась. Повисла тишина. В паузе ее усталость стала ощущаться сильнее, словно она ждала, пока Вася расслабится. Она прислонилась к столу, чтобы не упасть.