Я смотрю себе на руки, потом ему в лицо и на дверь, которую я вижу за его плечом. На тени за ней. На мою девочку. И первые слова, которые я произношу, принесены гневом.
— Ты знал, что... это было за место?
— Нет, — на мгновение его глаза закрылись. Когда он их снова открыл, они смотрели уже мягче. И да.
— Да? — я не смогла сдержать изумления. Так, значит, это он и есть то самое чудовище? Подозревать и убеждаться — не одно и то же. — Почему? Как ты мо...
— Подожди, — он вскидывает руку. — Из-за твоего кровотечения обаасан боялась... мы оба боялись за твое здоровье. Мы думали, что ты уже потеряла этого ребенка, понимаешь? А когда это происходит, то существуют определенные процедуры... которые должны... — он делает рукой неопределенные жесты, словно стараясь отмахнуться от неудобных слов, которые он так и не заставил себя произнести.
Мы замолкаем. Его слова повисают в воздухе, не давая мне пошевелиться.
Его губы сжимаются. Он глубоко вздыхает с утробным звуком.
— Я знаю об этом, потому что твоя мать однажды потеряла ребенка, — он не смотрит на меня. Его глаза устремлены куда-то в прошлое. — Это было после Таро, у нее был мальчик.
У меня опускаются плечи. Она никогда мне об этом не говорила.
— И ей сделали... процедуры, чтобы очистить ее утробу. Это я помню, — впервые в жизни я наблюдаю за внутренней борьбой отца. Борьбой его чувств. Его лицо напрягается, чтобы ее скрыть, но, как и в прошлой войне, в ней не было иного выхода, кроме как принять поражение. Он избавился от растущего напряжения и комка в горле, откашлявшись. — Вот почему тебя туда отпустили. Понимаешь? Это было место, где делали подобные вещи.
— Я не потеряла ребенка.
Отец ничего не отвечает, и само по себе это уже ответ.
— Так почему тогда ты продолжал платить Матушке Сато?
Его густые брови нахмурились.
— Да что я в этом понимаю? Мне было сказано, что так надо, чтобы ты поправилась, и обаасан согласилась. Поэтому, конечно, я платил.
Я выпрямляюсь, чтобы задать очередной непростой вопрос.
— Обаасан согласилась? Она знала?
Он сузил глаза.
— У обаасан есть свои перегибы в убеждениях, но ее намерением было позаботиться о твоем здоровье. Мы только что потеряли твою мать, и... — он качает головой и проводит рукой по подбородку.
За его спиной пошевелились тени, и мои мысли тут же вернулись к ребенку.
— Я хочу представить тебе твою внучку.
Слова были произнесены, и пути назад больше не было. Отец выпрямляется, но не произносит ни слова.
Настал мой шанс, возможно, единственный. Я встаю, кланяюсь и решительно направляюсь к двери. Внезапное открытие двери пугает сестру Сакуру и Хису, но птичка готова к встрече.
— Пожалуйста, — говорю я и протягиваю к ней руки.
Хиса передает малышку мне, и я вглядываюсь в ее крохотное лицо, ее упрямо торчащий хохолок и невинные глаза. Потом перевожу взгляд на сестру Сакуру. Мы не разговаривали, но обе понимали важность этой встречи.
Я отчаянно хочу, чтобы отец увидел красоту и невинность малышки. Через несколько дней мы должны покинуть монастырь, и нам некуда идти. Нам необходимо приятие отца.
Я заставляю себя сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться. Поворачиваюсь, вхожу, закрываю за собой дверь и подхожу прямо к отцу.
— Это твоя внучка, — говорю я тихо и с надеждой.
Он смотрит на сверток в моих руках.
Под моими ногами проседает земля, рассылая судороги волн во всех направлениях. Мы стоим на границе между культурами, тонкой, но глубокой, как бездна, и потенциально смертельно опасной. Я намеренно перешла на другую сторону, но этот ребенок был мостом между нами. Если отец захочет перейти эту черту. Пожалуйста, пусть он перейдет.
Девочка зашевелилась и издала тихий звук. Ее глаза широко распахнулись, словно она понимала важность этой встречи. Я попыталась пригладить пальцами ее упрямый хохолок.
— Она почти не плачет, — я всматриваюсь в него, пока он смотрит на нее. — И совсем не причиняет беспокойства, — я делаю еще один шаг к нему и приподнимаю девочку, чтобы он мог ее рассмотреть.
Отец осматривает ее с ног до головы, но его лицо остается непроницаемым.
Это его маленькая внучка, несмотря на то, кем был ее отец. Малютка надувает пузырь и сипло вздыхает.
Отец не отвечает.
Но я уже вижу ответ, и мое сердце разрывается на части. Я судорожно ищу верные слова, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
— Ес кожа всего лишь немного светлее, и смотри... — я подхожу еще ближе. — Ее глаза почти черные, как мои, — ее волосы выглядывают между моими пальцами. — А это всего лишь цумудзи, вихор, признак гения. Видишь? Они не вьются. Она не будет выделяться среди других детей. И она окрепнет. Я точно знаю.