...Иду и думаю: давай напрямик махну — канал, наверное, обмелел. Свернул с проселочной. Иду и радуюсь, не знаю чему... Не тому ль, что впереди много работы, что я бригадир, техник-агроном… что совета у меня спрашивают. И очень хорошо на душе. Может, оттого, что моя мама никак не придет в себя от счастья, дождавшись наконец сына, или оттого, что наберу трудодней и куплю себе новый костюм, переложу подгнившую от дождей стену...
Шагаю себе между заборами.
Красивое у нас село! Тополя растут... Уже в феврале цветут ткемали. У каждого свой виноградник, а перезревших груш на земле даже поросята не трогают. Все дома стоят на высоких сваях. Скоро построим свой клуб.
Вышел я за село, и тут начались кочки, овражки, ухабы. Перепрыгиваю через овражки, обхожу промоины. Вот ручей бежит. Здесь всегда грязно — и в дождь, и в жару. По обочине дороги растут гранаты.
Раньше село было здесь, и было все равно, где жить — везде бездорожье. Но потом поднялись все и переселились ближе к новой дороге — так было лучше.
Да... Вдоль обочины растут гранаты.
Чтобы не угодить в грязь, отклоняюсь в сторону, еще, еще, и «бух» — гранат по голове, как здоровенный кулак. Что за черт! И кто только гнал меня сюда!.. Грязь, кочки... да еще какой-то лохматый пес выскочил на дорогу.
Ах, да! Где-то в этой стороне живет Тебро... Вот и старенький домик, без окон, крытый тесовой крышей. Бедная Тебро. Только сейчас я о ней вспомнил. Да и не мудрено: в эти края и раз в год не забредешь. Даже собака отвыкла от прохожих. Не устоишь перед такой.
Бедная Тебро!.. Наверно, ей помогает колхоз. Иначе, что бы она делала. Мужа у нее нет, да и детей тоже... Хотя что я — ведь у нее была дочка... Конечно, помню, помню...
Ее звали Циала или Цицино...
— Пшел, дурной!
Цицино, конечно, ее звали Цицино... Она была на два класса младше меня. Худая, бледненькая девочка. Часто болела и без конца пропускала занятия. Так она доучилась до пятого или шестого класса. А потом зимой был страшный снегопад...
С тех пор я ее больше не видел... Хотя, нет. Однажды я встретил ее в городе, тщательно закутанную, ее куда-то вела старенькая Тебро.
— Пшел, говорю! Да что ты прицепился ко мне!
В школе Цицино всегда жалась в сторонке. Стояла где-нибудь у стены на солнышке и оттуда наблюдала, как играли дети. Никогда никого не обижала... да и не могла обидеть. Однажды кто-то сорвал с нее косынку и выбросил. Цицино не погналась за обидчиком. Ни слова не сказав, продолжала стоять у стены. По ее бледному лицу прозрачными струйками текли слезы. Учение давалось ей с трудом. Она часто плакала из-за этого.
После занятий мы с криком и шумом выбегали из школы, пели, смеялись, дразнили друг друга. А Цицино возвращалась одна. Медленно, опустив голову, бледная и печальная.
Что за пес у этой Тебро! С цепи, что ли, сорвался!
Где сейчас Цицино? Уже две недели я здесь. Каждый день в поле, в конторе — везде успел побывать, а ее нигде не встретил. Может, уехала? Но куда она могла уехать? Может, вышла замуж?
— Батура, сюда! Сюда... на место, будь ты неладен!
Во дворе старушка собирает в корзину опавшие груши, Тебро всегда была очень сутулой, а теперь совсем сгорбилась.
Постарела, бедная...
— Здравствуй, тетя Тебро!
Она медленно выпрямилась, посмотрела в мою сторону и стала неловко потирать руки. От смущения, что ли...
— Дай бог тебе здоровья, сынок! — она снова взялась за корзину.
— Как себя чувствуете, тетушка?
Она выпрямилась, медленно направилась к забору, потирая руки, тихо запричитала:
— Постарела, сынок, постарела, дай бог тебе счастья... до времени постарела.
Я поравнялся с калиткой.
— Заходи, сынок! Мужчина — дорогой гость в нашей семье.
— Не могу, тетушка. Тороплюсь по делу.
— По какому делу? — посмотрела мне в глаза, покачала головой и, словно извиняясь, сказала: — Не узнаю я тебя. Стара стала...
Я назвал свое имя.
— Наконец-то мать тебя дождалась. Заходи же, сынок. Мужчина войдет во двор — дерево улыбнется. Если бы и моя мальчиком родилась.
— Да. В самом деле... Цицино…
— Ты не забыл ее?
— Где она? Не больна ли?
— Дома она. Где же ей еще быть...
— Отчего же я ее до сих пор нигде не встретил?
— Будь счастлив, сынок, спасибо, что спросил о ней. Заходи, дорогой. Нет у меня ничего, но хоть груш отведай. Или, может, холодной воды выпьешь?
Мне не хотелось ее обидеть, и я не стал отказываться.
— Да, тетушка, конечно. Холодная вода, по мне, лучше любого вина.
Я шагнул во двор и замер.
В приоткрытых дверях старого дома стояла женская фигура, вся в белом. Только я взглянул, она исчезла.