— Это какая же?
— Вот эта.
— Эта безносая? — переспросил он и ткнул указательным пальцем прямо в морду моей Рионе.
Товарищи засмеялись. Я не сдержался и грубо заметил:
— Твоя-то, конечно, лучше... Как бы не так...
— Хе-хе! — усмехнулся старик. — Как раз твоего недоношенного щенка напомнила. — И еще раз щелкнул по носу Риону.
— Да что ты пристал к моей собаке! — повысил я голос и за ошейник притянул Риону к себе.
— Хе-хе! — опять засмеялся старик. — Спрячь ее за пазуху, за пазуху, говорю, спрячь.
— Не ожидал я этого от вас, — вмешался вдруг Лука, самый тихий среди нас, — собака собаке рознь, иную и за пазухой беречь не жалко.
— Ты что же, — повернулся старик к Луке, — думаешь, что я совсем темный, ничего на свете не видел?
— Выходит, что так! — зло сказал я и погладил своего пса.
— Ну, куда она после этого годится? — Он указал Луке на Риону. — Даже ребенок от ласки портится.
— Ты думаешь? — спросил я и поудобнее устроил Риону у себя между колен.
Шалаш покачнулся от порыва ветра, пламя взметнулось, рассыпая искры. Риона вздрогнула и, жалобно взвыв, замотала головой, потом тихо заскулила.
«Что это с ней?» — удивился я,
Но тут из уха собаки вывалился тлеющий уголек, и все рассмеялись.
— Хе-хе-хе! Медалистка! — смеялся старик.
Снова налетел ветер, снова закинул к нам холодные брызги.
— Да... медалистка... — как бы про себя повторил старик и, расстегнув рубаху, подставил волосатую грудь огню.
— Вы, верно, охотник? — спросил его Лука.
— Да, был когда-то, — кивнул он.
— А сейчас, наверное, зрение хуже стало, да и ноги уже не те?
— С чего это ты про глаза и ноги?
— Нет, я просто так, — смутился Лука, — но... не в обиду вам будь сказано, вы и не мальчик уже.
— Мальчик... при чем тут мальчик... — старик резко обернулся, оглядел нашу добычу и сказал: — Таких львов и тигров я и сейчас нащелкаю.
Это я воспринял как личную обиду и хотел было возразить, но он продолжал:
— После того, как мою Басару убила проклятая...
— Вот оно что. У вас собаку убили?!
— То-то и оно, что убили, а хорошая была собака, ох, хорошая...
— Кто же ее убил, старик? — спросил сидящий рядом с Лукой охотник и отложил в сторону вычищенное ружье.
— Машина ее убила.
— Гм, — усмехнулся я, — глупая собака. Что же она, слепая у тебя была?
— Нет, моя Басара никогда медалями не награждалась, — поддел меня старик.
— Здесь, в горах, машины появляются редко, наверное, с непривычки, — участливо проговорил Лука.
— Хм, редко... Их теперь много, больше, чем волков, а это было давно... Теперь у моих внуков машины. Хороши, ничего не скажешь, но, пусть простит мне бог, как посмотрю на них, не по себе становится, — сразу Басару вспоминаю. Эх, какая была собака!..
Хоть я и был обижен на старика, но все же почувствовал, что он неспроста расхваливает свою собаку, и шепнул Луке:
— Попроси его, может, расскажет, что за собака была у него.
— Под колеса попала? — спросил Лука.
— Эх, если бы так, тогда и жалеть не приходилось бы. Колеса здесь ни при чем. Смелость ее погубила,
Я фыркнул.
— Наверное, эта собака, как гордый рыцарь, не смогла пережить поражения.
— Вы правы, — серьезно ответил старик. — Вы правы.
Теперь засмеялись все. Только старик не смеялся. Он качал головой и повторял:
— Это правда, вы совершенно правы.
— А какой породы была ваша Басара? — спросил я, пряча улыбку.
— Породы... ну, как вам сказать — обыкновенной местной породы. Правда, об ее отце говорили, будто он наполовину волк, но ручаться не могу. А Басара была наша, серая, большая, с короткой шеей и черной мордой, голову всегда высоко держала. И хвост лохматый кверху был задран.
— Да это же обыкновенная дворняга! — заметил охотник, сидевший рядом со стариком. — Впрочем, пастухи только таких собак и держат.
— Ну, а я что говорю. Наша, говорю, была местной породы. Но, может, вы думаете, что вот эта лучше пойдет по следу? — кивнул он на мою Риону — Или что она лучше могла бы загнать зверя? Волк и тот не унес бы ног после встречи с Басарой. А какой порядок был на моем дворе...
— Как дворняжка, она, конечно, была хороша, — согласился я.
— Да... до самой смерти никто не смел даже замахнуться на нее. Не было случая, чтобы с моего двора ястреб унес цыпленка. Но она никогда не кусалась. Была у нее привычка: как увидит постороннего, подлетит, и тут уж стой, стой как вкопанный, какое бы у тебя ни было срочное дело. Подойдет, осмотрит, обнюхает и вернется на место. После этого хоть на голове ходи — никакого внимания. Это вся деревня знала. Аробщики останавливали арбу у моего дома, всадники спешивались, лошади так привыкли, что сами останавливались у наших ворот. Помню, как-то должны были проехать дружки жениха — на свадьбу ехали из другой деревни. Их предупредили: «Так, мол, и так, у таких-то ворот нужно пешком пройти».