Ты рассмеялся:
— Боишься?
Крыса испугалась твоего голоса и скрылась.
Девушка шепотом спросила:
— Ты один ходил?
— Один.
Ты понимал, что был в ее глазах настоящим героем. Ты выпятил грудь, картинно облокотился на куль с мукой и повторил:
— Конечно, один, а как же,
— А если бы он тебя разодрал?
— Разодрал? Нет, он меня не разодрал бы...
У дверей послышался хриплый кашель.
Девушка смотрела на горящие угли, ты искал глазами исчезнувшую крысу.
Старик подошел к шкафчику, достал кувшин, закупоренный кукурузным початком, потом сел за стол и, шамкая, принялся за ужин. Долго он не вспоминал ни о кувшине, ни о госте.
Потом наполнил стакан, выпил, налил и тебе.
— Выпей, прибавит сил.
— Пейте, пожалуйста, — попросила девушка.
После ужина старик опять набил свой чубук.
— Ну как, племянничек, одолел медведя?
Твой взгляд скользнул в сторону девушки: заметив, что она вся превратилась в слух, ты почти верил, что действительно встретился с медведем и боролся с ним голыми руками.
— Да, победил! — сказал ты.
Мельник закашлялся, а девушка опять посмотрела на твою разорванную одежду.
— Я сунул ему в пасть шапку.
Ты это сказал больше для девушки. Она покачала головой.
— Что, как? — переспросил старик, не расслышав твоих слов.
— Я ранил его выстрелом, он зарычал, поднялся на задние лапы и пошел на меня.
Ты заметил, как руки девушки, убиравшей со стола, замерли.
— Он двинулся на меня, — продолжал ты, — я видел, что громада приближается, хочет схватить меня...
— Ой, — невольно вырвалось у девушки.
Старик сплюнул в огонь.
— Потом, бичо, потом?
— Я отскочил... — ты вдруг понял, что говорить больше нечего, но девушка смотрела на тебя, и путь к отступлению был отрезан, — вот-вот медведь схватит меня в свои объятия и тогда всему конец. Что делать? Я сорвал шапку и сунул ему в пасть. Одна лапа у него была ранена, другой он все-таки успел разодрать мне плечо, но удар кинжалом решил дело.
Мельник еще раз сплюнул в огонь и улыбнулся в усы, довольный ужином и твоим рассказом.
Девушка никак не могла закончить уборку стола. А ты стоял, прислонившись к стене, и праздновал победу...
Ты помнишь, Беко?
Опять идет дождь, будь он проклят!..
Конечно, помнишь, как ты можешь забыть? Так, совсем как в сказке, пришла к тебе любовь, Беко.
А потом?
Потом в твоем доме не было муки помола другой мельницы, а через год ты уже не ел хлеб, испеченный другой женщиной. Да, семья была тяжелым ярмом, но любовь стала твоей помощницей, она облегчила твою ношу. Потом ярмо стало тяжелее, появился первенец — сын Симоника, потом — Гоголика. Три года спустя, родился Коция и сразу закапризничал. Наконец увидела свет и маленькая Текла, и нужда стала еще тяжелее. На лопатках у вола от работы выпадает шерсть и набухают волдыри. Ты работал как вол. Тебе было очень трудно, стали болеть суставы, но как только кончалась зима и можно было пахать, ты снова тянул ярмо.
Весной нельзя медлить, ведь скоро лето, а летом ты обхаживал, лелеял посевы, как ласкают и пестуют первенца-сына. Наступает осень, осень как осень, она ни днем, ни ночью не дает человеку передохнуть. А зимой — лес, мельница, дрова для очага, плетень, подпорки для виноградной лозы, новая соха и ярмо — сколько забот, сколько труда!
...И ты тянул ярмо, тянул свою лямку, обдирая плечи, набивая мозоли на руках.
А потом пришла новая жизнь...
Сказали, что небо ваше, и эта земля, и этот лес — все ваше, принесли книги, — объяснили — надо читать.
Ты и двух букв не знал, не мог прочесть строчки. Отдал книгу Симонике. Симоника прочел и сказал:
— Гоголика тоже должен прочитать.
Через три года Коция тоже захотел читать, в конце концов и маленькая Текла уже читала и писала.
Тебе пришлось прибавить ко дню часть ночи, чтобы пахать дольше и больше. Кузнецу Зосиме ты заказал широкую тяпку, и в то лето пришлось дважды ею оттяпывать, чтобы не заросла сорняком твоя нива. Урожай привозил домой на арбе, и каждое воскресенье отправлялся в город.
Дети подрастали. Симоника стал Симоном, Гоголика — Григорием, Коция капризничал: «Я не Коция. Хочу быть Константином». Маленькая Текла еще ничего не говорила.
Ты радовался, трудился днем и ночью. Работал не покладая рук. Зарабатывал две копейки, посылал детям четыре...
Соседи завидовали твоему счастью: «Счастливый Беко, какие у него растут дети».
И жена плакала от радости, говорила:
— Вот растут у нас ученые дети, станут взрослыми, и мы отдохнем.
...Но грянул гром.