«Непременно» он выделил так, словно я была не в состоянии понять, что это значит.
Слова благодарности застыли на губах, поэтому просто шагнула в сторону указанного коридора.
Случайно зацепилась взглядом за висящее на стене зеркало и ахнула. Я напоминала не то леопарда-альбиноса, не то что-то пятнистое, науке неизвестное. Из приличного во мне осталась только прическа. Слабый огонек светильника превращал подхваченные лентой локоны в огненные нити, глаза сверкали, на щеках два красных пятна, грудь тяжело вздымается. Брызги пятнышками темнели не только на одежде, но и на лице. Сдавленно охнув, я судорожно раскрыла ридикюль и принялась в нем копаться в поисках платка. Вместо него нашлись ключи, блокнотик с записями сюжетов для картин, смятая пачка леденцов, в которой сиротливо брякал последний, и…
— Возьмите.
Хриплый голос заставил подпрыгнуть. Стоявший позади мужчина шагнул ближе. В полумраке холла я отчетливо рассмотрела маску, прикрывающую большую часть лица, и руку, протягивающую платок.
— Спаси…
Не говоря ни слова, он направился дальше по коридору. Слегка прихрамывая и сутулясь.
— …бо, — закончила я, глядя в удаляющуюся спину.
Пятнышки оттерлись быстро, и, наскоро затолкав платок в сумочку, я поспешила в кабинет. Секретарь, оценив мой вид, предложил разместить пальто на вешалке, чему я была несказанно рада. Забрызганную шляпку водрузила туда же, оставшись в скромном серо-голубом платье с камеей на воротнике.
В кабинете мистера Ваттинга было светло. Солнце плескалось в гранях стеллажей с книгами и полировало лысину владельца. Наверное, при желании в нее можно было смотреться, как в зеркало. Едва успела подумать, что в голову от волнения лезет всякая ерунда, как сам он, невысокий полный джентльмен в костюме-тройке, поднял на меня взгляд. От волнения под перчатками вспотели ладони, но я все-таки сделала книксен (насколько позволяла болтающаяся за спиной туба) и поздоровалась.
— Мисс Руа. Проходите, присаживайтесь.
Я подхватила тубу поперек и поставила ее у стола, устроившись в предложенном мне кресле.
— Значит, вы протеже Грэгори.
От меня не укрылось, что графа он назвал по имени, а вот «протеже» неприятно резануло слух.
— Не протеже, гувернантка его сына, — поправила я. — Граф Вудворд узнал о том, что я пишу картины, и был очень любезен, когда…
— Конечно-конечно, — перебил меня директор музея. — Ну, покажите, что у вас там.
Я быстро стянула перчатки и осторожно достала картину.
Над ней я работала более полугода, она занимала все мои мысли и все свободное время… да что там. Я не могла спать, не могла есть, а едва вернувшись с занятий с Илайджей, сразу бежала к мольберту. Иногда вспоминала о том, что надо поесть глубокой ночью, а иногда не вспоминала вообще. Валилась с ног от усталости, но все-таки вставала пораньше, чтобы успеть добавить несколько штрихов. И вот теперь осторожно развернула холст, расстелив его на столе перед мистером Ваттингом. От волнения руки дрожали, но я даже не уронила крышку тубы себе на ногу (как сегодня утром, когда собиралась).
— Гм… — Он едва скользнул взглядом по картине, а потом перевел его на меня. — Это вы написали, мисс Руа?
От того, как это было сказано, краска залила щеки.
— Разумеется, я.
Пару секунд мистер Ваттинг буравил меня взглядом.
— Вынужден вам отказать, — сказал он и подвинул холст двумя пальцами в сторону.
Кабинет сузился до полотна, а потом снова растянулся в полный размер. Руки похолодели.
— Но вы даже не взглянули толком.
Снисходительность сменилась раздражением.
— Я слишком ценю свое время, мисс Руа, чтобы отчитываться перед вами о причинах своих решений. Поэтому прошу…
— Позвольте.
Как и в прошлый раз хриплый голос раздался из-за спины, только на сей раз подпрыгнули мы вместе с директором. Серебристый набалдашник коснулся стола, и пальцы мистера Ваттинга отпрыгнули от холста, словно его могли ужалить. Я же, напротив, замерла, глядя на трость, едва касающуюся уголка картины. И моего локтя. Затянутая в платье, я почему-то чувствовала ее, как раскаленную сталь на обнаженной коже. А еще присутствие у себя за спиной: мужчина стоял гораздо ближе, чем допускали приличия, но прежде чем я успела об этом заявить, меня уже обошли. Трость скользнула в его руку словно на невидимой нити, легла как влитая. Маска открывала только губы и подбородок, и я вдруг поняла, что смотрю на эти самые губы. Сжатые в тонкую линию.