Недоумение от того, как они вообще узнали друг друга, охватило меня. Неловкость от слова ‘договорились’ разорвала мою грудь надвое.
Я могла чувствовать его возбуждение отсюда, и я старалась дышать неглубоко, оставалась бестелесной, чтобы он не мог меня почувствовать.
— Я решил, что мне не нравится эта сделка, — ответил он.
— Я сказала тебе, что дам тебе то, что ты ищешь, потому что у тебя не возникнет проблем с убийством женщины, — я закрыла глаза, мое сердце похолодело. — Я не просила тебя поручать это кому-то другому!
— Это было сделано, не так ли? Ты могла бы поделиться со мной тем, кем она была, — огрызнулся он.
Лед затвердел, раскалывая оставшуюся часть моего сердца на куски. Агония пробежала по моей крови. Чернота, она выползала из темных уголков моего сознания.
Все это было ложью. Он позволил своему брату ударить меня ножом, убить меня. Он даже не знал, что я пережила бы это. Может быть, моя бабушка переживала. Но это не имело значения — потому что она отняла у меня выбор. Мне не нужно было бороться с этим монстром в моей груди. Это чувство внутри меня. Она приняла мой выбор нормальной жизни. Теперь бороться с этой тьмой было пыткой; она хотела поглотить меня…
Она уже поглотила меня...
Я шагнула за угол, на моем лице читалась мука.
Тени всегда будут преследовать меня, и два человека, ответственных за это, стояли прямо передо мной.
Взгляд Уэстона метнулся ко мне, на его лице отразилось чувство вины. Он попытался прояснить выражение лица, но было слишком поздно. Точно так же, как я могла прочитать его искренность по поводу нашего перемирия, я могла видеть его вину сейчас.
— Потерпи неудачу, — прошептала я.
В его глазах промелькнул огонек, как будто я заглянула прямо в его голову.
Он сделал это, он действительно сделал это. Вот почему он чувствовал себя в долгу передо мной. Не потому, что он не смог спасти меня, а потому, что из-за него меня убили.
— Держись от нее подальше, — сказала ему моя бабушка, стоя ко мне спиной. — Ты почти все испортил... — она замолчала, прочитав выражение его лица.
На бабушке было то же коричневое платье с длинными рукавами, которое было у нее всегда, ее седые волосы были заплетены в косу, спускавшуюся по спине.
— Каламити, — сказала она тихо и печально, как только обернулась. Я едва могла видеть ее сквозь слезы, стоявшие у меня на глазах, боль затуманивала мой разум.
Вся моя жизнь была ложью. Предательство просочилось в мою грудь, наполнив ее горьким ожогом. Тьма вонзила в меня свои когти, зудя, царапая.
Глаза моей бабушки опустились, расширившись от ужаса.
— Что случилось с твоей второй манжетой?
Я покачала головой, меня душило негодование. Единственный человек в мире, который, как я думала, всегда будет рядом со мной, и это утешение рушилось. Темнота. Одиночество.
— Черт возьми, Рейна, — пробормотала она себе под нос. — Как давно он был снят?
Когда я не ответила, она закричала:
— Каламити! Ответь мне!
Выражение ее лица побледнело, когда я сказала:
— Месяцы.
Она покачала головой.
— Мы можем это исправить. Давай сядем, и я все объясню.
Мой голос был бесстрастным, не моим собственным.
— У тебя был двадцать один год, чтобы все объяснить. Слишком поздно.
Когда Уэстон сделал шаг ко мне, мой взгляд метнулся к нему. Пепельно-серыми глазами я посмотрела на него холоднее, чем когда-либо смогла бы, будь я все еще собой.
Я каким-то образом научилась доверять ему, и мне стало интересно, было ли все то время, что он был здесь, только притворством. Что, пока я лежала с ним, он обдумывал свой следующий шаг, чтобы подтолкнуть меня ближе к печати.
— Что касается тебя... — мой голос был неумолим, на его лице застыло сожаление. — Наверное, мне стыдно, да?
Наивные. . . Какие наивные. . .
Тьма затуманила мой разум, просачиваясь в мои мысли, пока я не потеряла свои собственные среди всей этой черноты.
Я сняла манжету и со звоном бросила ее к их ногам. Полный ужаса взгляд моей бабушки метнулся к ней, а затем на меня. Легкая улыбка тронула мои губы.
— Что-нибудь на память обо мне.
Я слышала ее мольбы снова надеть манжету, чтобы я остановилась, а когда я этого не сделала, чтобы Уэстон остановил меня, но когда я шла по коридору, они в конце концов прекратились.
Ступени подземелья холодили мои ноги, когда я напевала Колыбельную Ведьмы, как делала бы с девочками после мессы.
Я толкнула дверь в комнату Тэлона, оглядываясь вокруг, чтобы увидеть, что комната пуста. Я вошла внутрь, закрыв за собой дверь. Сделав шаг, я что-то пнула. По комнате разнесся звон колокольчика. Я сделала вдох, вдыхая ароматы бабушкиного коттеджа. Как будто ее свежие травы.